книгу, что взял Рябов у вдовы деда Мокия.
     - Кому занадобилось? - спросил кормщик.
     - Государь требует.
     Рябов усмехнулся, разгладил бороду:
     - Приглянулось Петру Алексеевичу морюшко наше. Дышит ему...
     - Это как - дышит? - спросил Иевлев.
     - А  так,  Сильвестр  Петрович,  дышит,  манит,  зовет, значит. Выходи,
дескать, морского дела старатель, пора, мол, стоскуешься без меня...
     Лицо кормщика стало серьезным, почти суровым.
     - Слышь? - сказал он Иевлеву. - Разгулялось нонче...
     Сквозь  однообразное  поскрипывание  - борт яхты терся о сваи причала -
Сильвестр Петрович ясно услышал мощный грохот волн.
     - Слышь?
     Сильвестр Петрович кивнул.
     - Ругаешься  на него, как застигнет тебя в пути бурей, мучаешься с ним,
а  манит,  распроклятое!  - вновь заговорил Рябов. - Одному человеку хоть бы
что!  Послушает  да пойдет. А другому - ох, не уйти от него. Вот и на тебя я
гляжу - манит и тебя, а? Верно?
     Он засмеялся раскатисто:
     - Трудно  вам  будет,  ребята, обвыкать. С малолетства-то куда легче, а
когда  в  возраст  войдешь - труднее. Мы, здешние, все - с малолетства, а вы
мужики - ишь вымахали, а в море впервой хаживаете.
     - Привыкнут!  -  сказал дед Федор. - Я одного знал - годов двадцать ему
было,  -  только  впервой  море увидал, с Вологды он, вологодский. Ничего, и
посейчас  плавает...  Конечно,  не  больно ладный мореход, наживщиком ходит,
дальше не пошел. Недурен, а робок...
     Сильвестр  Петрович  улыбался,  слушал  молча.  Потом,  полистав книгу,
сказал задумчиво:
     - Деды  ваши  плавали,  отцы  плавали, сами вы всю жизни в море. Есть у
вас  от  дедов  и  прадедов  великая  книга  морского хождения. Надобно нам,
братцы,  собрать  вместе все, что наплавано, начерчено, записано российскими
морскими  пахарями. Запишем вместе в книгу, будет у нас все, что понадобится
для морского хождения в сих водах...
     - Учить нас будешь, что ли? - спросил дед Федор.
     - Учить?  -  удивился Иевлев, задумчиво покачал головою. - Нет, дедуля,
не  мне вас учить. Знаю мало, а что знаю, то покуда девать мне некуда. Узнаю
поболе  -  может,  оно и сгодится вам, а нынче не мне вас учить, а вам меня.
Нет  и  не может быть морехода истинного без опыта всего, что знаете вы. Для
того  буду  учиться у вас искусству вашему и вам, может, сгожусь. Возьмете в
ученики?
     - В зуйки? - широко улыбнулся Рябов. - Что ж, дединька? Возьмем?
     - Давай  возьмем!  -  добродушно  согласился дед Федор. - Только ты уж,
Сильвестр  Петрович,  не  погневайся,  коли  маненько и попадет когда. У нас
запросто:  торок  ударит,  толковать некогда, всердцах - и по уху, и по чему
попало бьем, горячим, значит, чтобы побойчее справлялся...
     - Не погневаюсь!
     На  палубе  постояли,  послушали  море.  Дед Федор, назидательно подняв
корявый палец, говорил:
     - Не  стоит  оно  без  перемены-то,  а  живет,  не  мертвое  оно,  как,
допустим,  камень  али  бревно,  а  живое,  вроде как мы, человеки. Оттого и
говорят,  как  про  человека,  - дышит, дескать. Мы - люди, человечки божьи,
живем  скоро,  поспешаем,  дышим  часто, оттого и короток наш век. А море-то
вечное,  и  дышит оно редко. Вон грудь-то морская, богатырская, куда глаз ни
кинь  -  море-морюшко. И когда начинает грудь морская вздох свой, мы говорим
- прибывает вода. Так, Иван Савватеевич?
     Рябов молча кивнул. Лицо его в сумраке белой ночи казалось грустным...
     - Поднимается  лоно  морское,  -  говорил  дед  Федор,  -  дышит и реки
наполняет  вздохами  своими.  Наполнив  же реки, морюшко словно бы отдыхает.
Тогда  мы  говорим: "Задумалось Белое, задумалось, отдыхает..." И, отдохнув,
дрогнет море наше...
     - Сие  есть приливы и отливы, - сказал Иевлев. - Об том ведаю. Дважды в
сутки  бывают  они, две полые воды и две малые, так ли?.. Ну, пойду я, пора,
Петр Алексеевич книгу ждет...
     Он пошел к скрипящим сходням, обернулся, сказал:
     - Об многом еще потолкуем, господа мореходы...
     - Потолковать   можно!  -  ответил  Рябов.  -  Отчего  не  потолковать.
Стариков  на  досуге  собрать  надобно, они многое поведают: и то расскажут,
как  во  льдах  плавать  надобно, и то, каковы приливы и отливы в горле, и о
воронке  с кошками... Коли и взаправду манит вас море, господа корабельщики,
коли  верно,  что  дышит  вам  оно,  будет  делу  большая польза от стариков
наших...
     Иевлев  ушел  в  монастырь,  на  шканцах  появился  дель Роблес, позвал
русских играть с ним в кости.
     - Я-то  не  пойду!  -  сказал Рябов Семисадову. - Поиграл с ним давеча,
хватит, дорогая игра...
     И  вышел  на берег - пройтись. Дед Федор шагал рядом, охал, что-де ноют
ноги. Потом со вздохом пожаловался:
     - А  на  матерой-то земле не усидеть, Ванюха. На печку бы пора, да нет:
дышит оно, море, манит...


                                             Можно  бы  и  песню  спеть,  да
                                        чтобы кого по уху не задеть.

                                                                   Поговорка


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ


1. НА ШАНЦАХ В КАРАУЛЬНОЙ БУДКЕ

     Майор  Джеймс  более Крыковым не интересовался - знал, бывшему поручику
из  капралов  не подняться. А капрала и замечать не для чего. Капрал ближе к
солдату, нежели к офицеру...
     У  Афанасия  Петровича  под  началом  было  всего  трое таможенников да
караульная  будка  на  шанцах,  на  Двинском  устье,  -  охранять  город  от
неожиданного  нападения  воровских  воинских  людей.  Никто  в  Архангельске
воровских  воинских  людей не опасался, но так было заведено исстари: шанцы,
на шанцах будка, при будке таможенники, над ними капрал.