- Чего  же  быстрого,  - отозвался Тимофей, всматриваясь в даль - туда,
откуда должен был появиться фрегат, - разве то быстро?
     Рябов,  расчесывая гребенкой золотистую бороду, придерживая на двинском
ветру  кудри,  рассказывал, как слышал беседу царя Петра с ближними боярами,
когда   гуляли  по  случаю  спасения  в  Унской  губе,  возле  Пертоминского
монастыря.  Царь  тогда  точно  сказывал:  быть на Руси флоту, и начало тому
флоту строить на Архангелогородской верфи.
     - То ты сам своими ушами слышал? - громко спросил Тимофей.
     - Сам.
     - Верно говоришь?
     - Врать не обучен.
     Тимофей  подвигался  на  лавке,  поморгал,  облизал  губы.  На лице его
проступило счастливое, ребячье выражение.
     - Возрадовался!  -  насмешливо  сказал  Иван  Кононович.  -  Будешь  ты
строить,  как  же! Пришлют Николса да Яна, а тебе - топорик в руки, тюкай да
по зубам от них получай за учение...
     Свет,  вспыхнувший  в  глазах  Тимофея  Кочнева,  погас, он закашлялся,
сплюнул,  отворотился.  Таисья  прижалась  плечом  к  плечу  мужа,  спросила
шепотом:
     - Чего он его так?
     - Ожесточился  человек!  -  тихо ответил кормщик. - Думаешь, ему легко?
Корабль построил, а глядит на него издали, воровским обычаем.
     Рябов  помолчал,  уставился  вдаль,  в  туман,  откуда  вынырнула вдруг
черная  резная  морда  фигуры, украшающей нос "Святого пророчества" - нового
фрегата,  идущего  из Голландии. В это же время корабль увидели на Соломбале
-  на  Банном,  на Никольском и на Большом. С верфи со звоном ударили пушки.
Баженины  побежали  с  пальниками по палубе своей яхты - сальвировать новому
кораблю;  побежали пушкари и по палубам нового "Апостола Павла". Иностранные
торговые  корабли  и  конвои,  словно  испугавшись,  что малость припоздали,
ударили  бортовыми  батареями,  мортирами,  погонными  пушками. В прозрачном
осеннем  утре  над  Двиною  то  здесь,  то  там отрывались от кораблей белые
ватные  дымки,  гулко прокатывался выстрел, а с Кег-острова малиновым звоном
разливались  новые колокола Ильи-пророка. Чуть погодя ударил большой колокол
Варваринской  церкви,  потом  вперебор,  словно на пасху, весело зазвонили в
монастыре и в церкви Николы.
     "Святое    пророчество",    фрегат   со   светложелтыми   лакированными
галфдеками,  с  задранным  кверху  ютом,  с  галереей,  изукрашенной резными
изображениями  морских  чудищ,  со  слюдяными фонарями над кормой, медленно,
тяжело  разворачивался  на  Двине,  чтобы  стать на оба якоря перед Мосеевым
островом, с которого тоже палили царевы пушки.
     - Здоровый! - сказал Кочнев.
     - Щеки до чего преогромные! - заметил Иван Кононович.
     - Богов-то надо было об чего-то упереть - вот и щеки тебе.
     - Богов много понатыкано! - покачал головой Рябов.
     - С  такими  богами тонуть первое дело, - усмехнулся старый корабельный
мастер. - Надо же понатыкать!
     - А   паруса  пузатые!  -  пришепетывая,  сказал  дед  Игнат.  -  Вишь,
вздулись...
     - Почем за него плачено, не знаешь? - спросил Тимофей Рябова.
     - Одиннадцать тысяч ефимков будто бы, - молвил Рябов.
     Кочнев присвистнул, Иван Кононович засмеялся в бороду.
     - Оно  на  рубли-то  сколько  потянет?  Одну  тысячу двести? - Он ткнул
Тимофея  кулаком  в  бок, трубно захохотал. - А, Тимоха? Мой-то "Павел" едва
не четыреста стоил со всем с обряжением. А получше будет...
     - На  твоем  богов  мало!  -  ответил Тимофей. - Твой одну только морду
всего и имеет, какой же он корабль...
     - Будет  вам  языки  точить! - тоже посмеиваясь, сказал Рябов. - Умницы
какие!
     На  берегу между тем били в тулумбасы, играла рожечная музыка - бояре и
князья  с  почетом  и  уважением  встречали  иноземных моряков. Из Игнатовой
посудины  было  видно:  царевы  свитские  катили  к  берегу бочки - угощать;
повара  волокли  оловянные  и  медные  блюда  с  закусками, несколько шлюпок
сновали  между  пристанью  и  вставшим  на  якорь фрегатом. Каждого матроса,
выходившего  на  берег,  царь  обнимал  и  быстро целовал, а когда из шлюпки
поднялся  по  сходням  капитан Ян Флам - царь, улыбаясь, долго держал его за
локти, вглядывался в лицо, потом прижал к себе - один раз, еще раз и еще.
     - Во! - сказал Рябов. - Видали, мужики?
     - Отчего оно так? - опять спросила Таисья.
     - Отчего  да  отчего!  -  отмахнулся  Рябов. - Повелось так на нашей на
матушке-земле...
     Вздохнул, улыбнулся и приказал:
     - Полдничать давай, пускай иноземные матросы нам завидуют...
     Встали  у  бережка,  разложили шанежки, жареную палтусину, луковки. Дед
Игнат  легкими  ногами, обутыми в кожаные морщни, побежал в кружало, где под
дверью  с  бараньим  черепом  уже дрались голландцы, купил полштоф, вернулся
обратно, рассказал:
     - Нынче  в  городе  себя  покажут  господа  иноземные мореходы. Едва на
твердь господню ступили - в кровище...
     Рябов разлил по кружкам, задумался, потом негромко промолвил:
     - А все же... три корабля. И все с пушками...
     - Тебе-то  прибыль велика! - сладко глядя на водку, ответил Игнат. - Не
ты товары за море повезешь...
     Поблизости  остановилась  лодчонка.  Из  нее  выскочил  Крыков,  совсем
худой,  с  землистым  лицом.  Подошел, присел в карбасе на лавочку, пригубил
водки, закусил шанежкой.
     - Чего на божьем свете слыхать? - спросил Рябов.
     - Вести  добрые,  -  ответил  Крыков, - никто с тем делом справиться не
может,  так  моим таможенным солдатам поручили: оброки будем теперь с вашего
брата  рвать.  Повесельные и парусные, не слыхивал? А который не заплатит до
барабанного бою - на государеву верфь, зачет - шесть денег за день...
     - А ежели у меня, к примеру, ни весла, ни паруса? - спросил Рябов.
     - Карбас  монастырский потопленный - за тобой, - ответил Крыков, - дело
простое.
     - Очумели они?
     Крыков  усмехнулся,  словно оскалился, посмотрел невесело в кружку, где
солнце играло в мутножелтой кабацкой сивухе, сморщился и выпил.
     - Цветочки еще! - угрюмо сказал Иван Кононович. - Ягодок ждите...
     Закусив  еще,  послушали  музыку  на новом корабле и, расталкивая носом
карбаса  другие  лодьи и посудинки любопытных архангелогородцев, отправились
восвояси.