- Ну,  Сильвестр,  отгостевались.  Наплавались,  погуляли, вина попили,
побеседовали. Теперь отоспаться, да и за работу.
     И крикнул гребцам:
     - Гей, люди! На весла!
     Пока  переплывали  Двину,  Апраксин  клевал  носом; дома, вздрагивая от
сырости  и  бессонных  ночей,  сбросил  мокрую  одежду,  натер тело душистым
брабантским  уксусом,  накинул  легкую  пушистую  шубейку  и, с наслаждением
потянувшись, посоветовал:
     - Ложись  живее,  Сильвестр!  На тебе вовсе лица нет! Ложись, голубчик,
помни, что недавно едва не отдал богу душу...
     Слуга  принес  Сильвестру  Петровичу  чистое  белье, пахнущее лавандой,
поверх  мехов  на  широкой  постели  ловкими  руками  расстелил  белоснежную
простыню,  быстро рассовал серебряные грелки с кипятком. Иевлев, раздеваясь,
спросил:
     - Не  слышал,  что  давеча  государь  сказывал  про  моря  -  Черное да
Азовское?
     Федор Матвеевич приподнялся на локте:
     - Не слышал.
     Иевлев   рассказал,   Апраксин  выслушал  молча,  потом  лег  навзничь.
Сильвестр  Петрович,  переодевшись  во  все  сухое,  закинул руки за голову,
потянулся всем телом, вдохнул запах лаванды, подумал - и впрямь хорошо!
     И  тотчас  же корабль, на котором он шел по черным волнам Черного моря,
мотнуло,  положило  на бок, понесло, да так, что лишь вечером понял Иевлев -
то был не корабль, а добрый, здоровый молодецкий сон...


                                       Вволю корушки без хлебушка погложено,
                                       Босиком снегу потоптано,
                                       Спинушку кнутом попобито...

                                                                       Песня


                                                        Нас поборами царь
                                                        Иссушил, как сухарь.

                                                                      Рылеев


ГЛАВА ДЕСЯТАЯ


1. ПОПУТНОГО ВЕТРА ВАМ, КОРАБЕЛЬЩИКИ!

     На  рассвете  в дом воеводы с приличными подношениями, шумные, веселые,
добродушные  с  виду,  пришли  иноземцы  -  шхиперы,  конвои,  негоцианты  -
прощаться.  Слуга  воеводы,  как принято по обычаю, обносил гостей питиями и
закусками,    мореходы-иностранцы   дымили   трубками,   чокались,   хлопали
молчаливого  Апраксина  по  плечу,  солоно шутили, грозились в будущем году,
как  откроется  навигация,  прийти  многими  кораблями с обильными товарами.
Федор Матвеевич кивал, улыбался, но глаза у него были холодные.
     Сильвестр  Петрович,  стоя,  при  свете свечей - в столовой палате было
еще   темно   -  читал  документы  -  пассы  корабельщиков,  ставил  печать,
расписывался  в  том,  что  корабль  шхипера  имя рек может свободно уходить
своим  путем.  Пассов  было  много, Иевлев подписал пасс Голголсена, Кооста,
Данберга; пасс же шхипера Уркварта отложил в сторону.
     - О! - воскликнул Уркварт. - Что-нибудь не в порядке?
     Апраксин  подошел  ближе  к  Иевлеву,  взял  из  его рук пасс, протянул
Уркварту.
     - Это значит?.. - шевельнул бровками шхипер.
     - Значит, что более мы вас сюда не зовем.
     Иноземцы перестали шутить, в столовой палате наступила тишина.
     - Я   буду   иметь  честь  жаловаться  его  миропомазанному  величеству
государю!  -  воскликнул  Уркварт.  -  Даю  вам слово, господин воевода, сей
поступок не послужит к вашей пользе.
     - Оно мне виднее!
     - Вы ответите за вашу дерзость!
     - Кому?  Не  тому  ли  потентату,  коего  службу  вы,  сударь, исправно
служите на русской земле?
     Уркварт сделал вид, что не понял, возмутился, пожал плечами.
     - При  желании  шхипер  может  догнать его миропомазанное величество! -
сказал  Данберг.  -  Мы  не  потерпим  более издевательств над нами. Да, да,
почтеннейший  Уркварт,  в дорогу! Мы все отложим отплытие, а вы будете иметь
аудиенцию у русского царя, и многие за это поплатятся...
     - Шхипер   Уркварт  может  отправиться  на  свой  корабль!  -  спокойно
произнес  Апраксин.  -  У  него нет пасса ни для чего более. Что же касается
других  честных  шхиперов и негоциантов, то я бы не советовал им заступаться
за  шхипера Уркварта, иначе мне надобно будет думать, что и они здесь не для
доброй торговли...
     Сильвестр  Петрович  подмигнул слуге, тот подошел к Федору Матвеевичу с
подносом. Апраксин взял кружку, поднял, сказал с веселой улыбкой:
     - Счастливого  плавания,  господа  мореходы.  За  десять футов воды под
килем!
     Шхиперы  и  конвои  взялись  за кружки: какой моряк не выпьет за десять
футов  воды  под  килем? Нет правдивее приметы: кто не выпил за десять футов
воды  под  килем, тому сидеть на мели! Даже Уркварт и Данберг выпили, тараща
глаза друг на друга.
     Апраксин  позвонил  в  колокольчик,  другой слуга принес щедрые подарки
мореходам:   по  дюжине  соболей,  да  еще  куниц,  да  еще  росомах.  Федор
Матвеевич,  тонко улыбаясь, одаривал каждого, любезно просил не помнить зла,
приходить  с товарами, везти товаров поболее - самых добрых, без обману, без
обвесу;  расчет  пойдет  подлинным  серебром, не подделками. Уркварт стоял в
углу,  делал вид, что подарками и словами воеводы не интересуется нисколько.
Иноземцы,  принимая  подарки,  чувствовали  себя  не  очень  ловко: Апраксин
смотрел им в глаза, и взор его был насмешлив.
     Когда  совсем  рассвело, у дома воеводы бухнула маленькая медная пушка:
это  означало  - таможне начинать досмотр, корабельщикам готовиться к выходу
в море.
     Сильвестр   Петрович  и  Апраксин  молча  стояли  на  высоком  крыльце,
смотрели,  как  от  пристани  отвалили  таможенные  карбасы  под  прапорцем.