религиозной мысли на протяжении следующих двух тысяч лет -- при том, что эта
религиозная и философская мысль развивалась в условиях высокодинамичного,
быстро расширяющегося порядка.
Влияние осуществленной Аристотелем систематизации принципов морали,
характерных для микропорядка, многократно возросло с принятием в XIII веке
учения Аристотеля Фомой Аквинским. Следствием этого стало провозглашение
аристотелевской этики фактически официальным учением римско-католической
церкви. Негативная оценка торговли церковью в средние века и в начале Нового
времени, осуждение взимания процентов как лихоимства, церковное учение о
справедливой цене и презрительное отношение к прибыли насквозь пропитаны духом
аристотелизма.
Конечно, к XVIII веку влияние Аристотеля в этих вопросах (как и в других)
ослабело. Давид Юм отмечал, что рынок позволил "оказывать другому человеку
услугу, даже не чувствуя к нему истинного расположения" (1739/1886: II, 289
<Юм, 1965: I, 677>) и даже не зная его, или действовать с выгодой "для всего
общества, хотя изобретатели [системы поведения]... и не имели в виду этой
цели" (1739/1886: II, 296 <Юм, 1965: I, 686>) в силу существования порядка,
при котором "действовать на благо общества оказывается в интересах даже
дурного человека". Благодаря этим прозрениям в человеческое сознание вошло и
понятие самоорганизующейся структуры, ставшее с тех пор основой нашего
понимания всех этих сложных порядков, казавшихся прежде чудом, которое мог
сотворить только некий разум, представлявшийся на манер хорошо знакомого
человеку его собственного разума, но только наделенного сверхчеловеческими
способностями. Тогда же постепенно начало приходить понимание, каким образом
рынок позволяет каждому для достижения личных целей использовать в
установленных рамках свое индивидуальное знание и оставаться при этом в
практически полном неведении относительно порядка, в который приходится
вписывать свои действия.
Тем не менее (и по сути дела вразрез с этим громадным продвижением вперед) в
социальной теории стали господствовать пропитанные аристотелизмом наивные и
младенческие анимистические представления о мире (Piaget, 1929:359), которые и
легли в основу социалистической мысли.




   Глава четвертая. Бунт инстинктов и разума



Необходимо остерегаться мнения, будто
 применение научного метода усиливает
  мощь человеческого разума. Ничто не опровергается
  опытом так решительно, как уверенность в том,
  что человек, добившийся выдающихся успехов в одной или даже
  нескольких областях науки, может судить о повседневных
  делах разумнее, чем кто бы то ни было другой.
Уияфред Троттер

Вызов, брошенный собственности
При том, что Аристотель не был в состоянии оценить значение торговли и не имел
ни малейшего представления об эволюции; при том, что его философия,
систематизированная в свое время Фомой Аквинским, питала негативное отношение
церкви к коммерческой деятельности в средневековье и в начале Нового времени,
все же лишь намного позднее и преимущественно среди французских мыслителей
XVII--XVIII веков стали появляться разного рода новые влиятельные идеи,
которые, если взять их в совокупности, можно рассматривать как действительный
вызов основным ценностям и институтам расширенного порядка.
Первая из этих идей отражала усилившееся в связи с развитием современной науки
влияние той особой формы рационализма, которую я называю "конструктивизмом"
или "сциентизмом" (следуя французскому словоупотреблению). В последующие
несколько веков она практически полностью завладела серьезными умами, занятыми
проблемой разума и его роли в деятельности человека. Эта своеобразная форма
рационализма служила мне отправным пунктом в проводившихся в течение 60 лет
исследованиях, в которых я пытался показать, что она совершенно необдуманна,
вырастает из ложной концепции науки и рациональности, основанной на
злоупотреблении разумом, и, что самое важное, неизбежно ведет к ошибочной
трактовке природы и возникновения человеческих институтов. Вооружась этой
трактовкой, моралисты начинают с выступлений во имя разума и высших ценностей
цивилизации, а кончают тем, что льстят неудачникам и поощряют людей к
удовлетворению самых примитивных вожделений.
Этой форме рационализма, в новые времена идущей от Рене Декарта, свойственно
не только отвергать традиции, но и утверждать, будто чистый разум может
непосредственно, без такого рода промежуточных звеньев, обслуживать наши
желания, а также -- исходя только из самого себя -- создавать новый мир, новую
мораль, новое право и даже новый очищенный язык. Хотя эта теория
просто-напросто ложна (см. также Popper, 1934/1959 и 1945/66), она до сих пор
господствует в умах большинства ученых, да и большинства писателей, художников
и интеллектуалов.
Я, по-видимому, должен сразу же сделать оговорку, упомянув о существовании
других течений, в том, что может быть названо рационализмом. Эти вопросы
трактуются в них иначе. Например, одно из них считает сами правила морального
поведения составной частью разума. Так, Джон Локк пояснял: "Под "разумом", как
я полагаю, здесь следует понимать не интеллектуальную способность, формирующую
наши рассуждения и осуществляющую доказательства, а некие определенные
практические принципы, из которых проистекают все добродетели и вообще все,
что необходимо для формирования подлинной нравственности" (1954: II <Локк,
1985: III, 4>). Однако большинство тех, кто причисляют себя к рационалистам,
не разделяют взглядов Локка.
Вторая, близкая идея, бросающая вызов ценностям и институтам расширенного
порядка, появилась в трудах Жан-Жака Руссо и утвердилась под его влиянием.
Хотя этого своеобразного мыслителя часто относят к иррационалистам или
романтикам, его взгляды тоже не выходили за границы и находились в глубокой
зависимости от картезианства. Пьянящие идеи Руссо стали господствовать в
"прогрессивной" мысли, и под их разгорячающим воздействием люди забыли, что
свобода как политический институт возникла не из "стремления людей к свободе"
в смысле избавления от ограничений, но из их стремления отгородить какую-то
безопасную сферу индивидуальной жизни. Руссо заставил людей забыть, что
правила поведения -- это неизбежное ограничение и что порядок порождается ими,
забыть, что как раз потому, что эти правила сужают выбор средств, которые