никаких результатов.  Он  впадал  в  ярость,  когда  кто-нибудь  осмеливался
усомниться в действенности его  послания;  он  клялся,  что  оно,  хотя  его
влияние сказывается не сразу, все же сделает  свое  дело,  и  страна  вскоре
будет очищена от хищных захватчиков. Однако время, этот пробный  камень  для
всех опытов как в области философии, так и политики, в конце концов  убедило
великого Кифта в том, что его послание не имело успеха; хотя он, пребывая  в
состоянии непрерывного раздражения, прождал почти четыре  года,  все  же  от
цели своих стремлений он находился ныне еще дальше, чем когда бы то ни было.
Его непримиримые враги на востоке все  сильней  и  сильней  докучали  своими
вторжениями  и  основали  преуспевающую  колонию  Хартфорд  у  самого  форта
Гуд-Хоп. Больше того, они приступили к постройке славного поселка Нью-Хейвен
(иначе Ред-Хиллс) во владениях  Высокомощных  Господ,  а  луковые  плантации
Пайкуэга были по-прежнему бельмом на глазу для гарнизона Ван-Кюрлета.  Итак,
поняв бесполезность предпринятого  им  шага,  мудрый  Кифт,  подобно  многим
почтенным врачам, обвинил не лекарство, а введенную больному дозу,  и  смело
решил ее удвоить.
   Итак, в 1638 году, на четвертом году своего правления,  он  обнародовал
против янки второе послание, более крупного калибра, чем первое,  написанное
громоносными длинными фразами, каждое слово в которых имело не  меньше  пяти
слогов. В сущности, это было нечто вроде закона о прекращении сношений:  он,
запрещая и возбраняя всякую торговлю и всякие связи между всеми  упомянутыми
захватчиками-янки  и  упомянутым  укрепленным  постом  -   фортом   Гуд-Хоп,
предписывал, приказывал и советовал  всем  верным,  честным  и  возлюбленным
подданным не снабжать янки джином, коврижками и кислой капустой, не покупать
у них иноходцев, трихинозной свинины, яблочной водки, рома, сидра,  яблочной
пастилы, уэтерсфилдского лука и деревянной посуды, а  морить  их  голодом  и
стереть с лица земли.
   Прошло еще двенадцать месяцев, в течение которых  второе  послание  {2}
привлекло такое же внимание и испытало такую же  участь,  как  и  первое.  К
концу этого срока доблестный Якобус Ван-Кюрлет  отправил  своего  ежегодного
гонца с обычной сумкой жалоб и просьб.  Объяснялся  ли  регулярный  годичный
промежуток,  протекавший  между   прибытиями   посланца   Ван-Кюрлета,   той
методической  правильностью,  с  какой  он  передвигался,  или   огромностью
расстояния между фортом  и  резиденцией  правительства,  -  сказать  трудно.
Некоторые приписывали это явление  медлительности  гонцов,  которых,  как  я
упоминал выше, выбирали из числа самых низкорослых  и  самых  жирных  воинов
гарнизона, полагая, что  у  них  меньше  всего  шансов  умереть  в  пути  от
истощения; страдая одышкой, они обычно проезжали за день пятнадцать миль,  а
затем делали остановку на целую неделю, чтобы отдохнуть.  Впрочем,  все  это
одни предположения, и я  думаю,  что  указанное  обстоятельство  может  быть
приписано бессмертному правилу нашей достойной страны,  всегда  оказывавшему
влияние на ход государственных дел, - ничего не делать в спешке.
   Доблестный Якобус Ван-Кюрлет в своем  донесении  почтительно  указывал,
что прошло уже несколько лет с тех пор, как он впервые обратился к покойному
его превосходительству, прославленному Воутеру Ван-Твиллеру;  за  это  время
его гарнизон уменьшился почти на одну  восьмую  вследствие  смерти  двух  из
самых храбрых и дородных солдат, которые случайно объелись  жирным  лососем,
выловленным в реке Варсхе. Далее  он  сообщал,  что  враги  продолжают  свои
набеги, не обращая внимания на  форт  и  на  его  жителей;  они  селятся  на
захваченных землях и повсюду вокруг него создают поселения, так что в скором
времени он, Ван-Кюрлет, окажется окруженным и осажденным врагами и всецело в
их власти.
   К числу самых горьких жалоб  на  нанесенные  ему  обиды  можно  отнести
следующее,  обнаруженное  мною  в  архиве   послание,   которое   показывает
кровожадную гнусность этих  свирепых  захватчиков:  "Тем  временем  люди  из
Хартфорда не только заняли и присвоили земли Коннектикота. противно закону и
международному праву, но  и  воспрепятствовали  нашему  народу  засеять  его
собственную, купленную и вспаханную землю и сами  ночью  засеяли  маисом  те
земли, которые жители Новых Нидерландов вспахали и намеревались засеять; они
палками и рукоятками плугов избили  слуг  высокочтимой  почтенной  компании,
трудившихся на хозяйской земле, искалечили их зверским образом и прогнали  с
полей; среди всего прочего они палкой пробили Эверу  Докингсу  {несомненно, искажено.  В  некоторых  старинных  голландских  рукописях  того
времени  мы  находим  имя  Эверта  Дойкинга,   бесспорно   являющегося   тем
злосчастным героем, о котором упоминается выше.}  дыру  в  голове,  так  что
кровь очень сильно текла и стекала по его телу!".
   А вот еще более горестная жалоба:
   "Люди из Хартфорда продали принадлежавшую почтенной компании свинью под
тем предлогом, что она паслась на их земле, тогда как  у  них  нет  ни  фута
наследственных владений. Они предлагали вернуть свинью за 5  шилл.  -  чтобы
представители  компании  уплатили  5  шилл.  за  потраву;  но  представители
компании это отклонили, ибо ни одна свинья (как принято говорить)  не  может
совершить потравы на участке собственного хозяина {["Хазардовское собрание исторических документов"].}".
   Получение этого печального известия вызвало гнев  всей  общины;  в  нем
было что-то, что взывало ко  всем  умам  и  затрагивало  даже  притупившиеся
чувства могущественной черни, которой обычно требуется пинок в зад, чтобы  в
ней  пробудилось  дремлющее  сознание  собственного   достоинства.   Я   был
свидетелем того, как мои глубокомысленные сограждане  безропотно  переносили
тысячу существенных нарушений их прав только потому, что  эти  нарушения  не
были для них сразу же очевидными; но как только несчастный Пирс был убит  на
наших  берегах,  все  государство  пришло  в  движение.   Так   просвещенные
нидерландцы, почти не обращавшие внимания на вторжения восточных  соседей  и
предоставившие своему отважному писаке-губернатору одному нести  все  тяготы
войны,  пуская  в  ход  только  свое  перо,  теперь   все   без   исключения
почувствовали, что и их голова разбита, коль скоро разбита голова  Докингса,
а злосчастная судьба их согражданки-свиньи,  которая  была  схвачена  силой,
уведена и продана в рабство,  исторгала  сочувственное  хрюканье  из  каждой
груди.
   Губернатор и совет,  подстрекаемые  криками  толпы,  принялись  всерьез
обсуждать,  что  следует  предпринять.  Послания  были,  наконец,   временно
забракованы. Некоторые стояли за то, чтобы отправить янки подарки,  как  это
мы делаем, предлагая мир мелким варварским государствам, или, подобно  тому,
как индейцы приносят жертву дьяволу. Другие стояли за то,  чтобы  откупиться
от них, но это встретило возражения, так как означало бы признание  за  ними
прав на захваченную землю. Как всегда  в  таких  случаях,  было  предложено,
обсуждено и отвергнуто множество мер.  И  совету  в  конце  концов  пришлось
принять решения, которыми, хотя они "были самые обычные и очевидные,  прежде
сознательно пренебрегли, ибо наши изумительно проницательные политики всегда
смотрят в телескопы,  что  дает  им  возможность  видеть  только  далекие  и