Там он был встречен шумной толпой доблестных воинов во главе с  Вяленой
Рыбой,  Хэббакаком  Сборщиком  орехов,  Дай  Сдачи,   Зираббебелем   Казной,
Джонатаном Бездельником и Решительным Петухом!  Услышав  их  имена,  храбрый
Стоффель и в самом деле подумал, что весь Тощий парламент {7} был выпущен на
свободу, чтобы разбить его отряд. Обнаружив, однако, что это грозное  войско
состояло просто из "лучших людей" поселения, вооруженных всего  лишь  своими
языками, и  что  они  выступили  навстречу  ему  с  единственным  намерением
вступить в словесную битву, он без особого труда сумел обратить их в бегство
и совершенно разрушил их поселение. Не тратя времени на то, чтобы тут же  на
месте написать победную реляцию и таким образом дать врагу ускользнуть, пока
он будет обеспечивать себе лавры, как поступил  бы  более  опытный  генерал,
честный  Стоффель  думал  только  о  том,  чтобы  поскорей  завершить   свое
предприятие и полностью изгнать янки с острова. Это трудное  предприятие  он
выполнил почти таким же образом, каким он привык гнать  своих  быков:  когда
янки пустились наутек от него, он подтянул свои штаны и  упорно  зашагал  за
ними; он непременно загнал бы их в море, если бы они не запросили  пощады  и
не согласились платить дань.
   Известие об этом подвиге вовремя подняло дух граждан Нового Амстердама.
Чтобы угодить им еще больше, губернатор  решил  поразить  их  одним  из  тех
величественных зрелищ, широко  известных  в  эпоху  классической  древности,
полное описание которых было вбито в его голову с помощью  розог,  когда  он
был школьником в Гааге. Итак,  он  издал  указ  об  устройстве  триумфальной
встречи Стоффелю Бринкерхофу, торжественно вступившему  в  город  верхом  на
наррагансетском  иноходце;  перед  победителем  несли  пять  тыкв,  которые,
подобно римским орлам {8}, служили врагам знаменами. Десять телег, груженных
устрицами, пятьсот бушелей уэтерсфилдского лука, сотня центнеров трески, две
бочки патоки и разные другие богатства были выставлены  напоказ  в  качестве
военных  трофеев   и   полученной   от   янки   дани;   а   трех   известных
фальшивомонетчиков, подделывавших манхаттанские кредитные билеты {имеем один из тех  весьма  обыкновенных  анахронизмов,  которые  тут  и  там
попадаются на страницах этой, в остальном вполне  достоверной  истории.  Как
можно было подделать манхаттанские кредитные билеты, когда в то время  банки
в нашей стране были еще  неизвестны  и  наши  наивные  прародители  даже  не
мечтали об этих неисчерпаемых источниках бумажных сокровищ.  -  Типографский
ученик.}, бросили в тюрьму в честь триумфа нашего героя. Процессию увеселяла
военная музыка, которой оглашала воздух труба Антони Ван-Корлеара, защитника
Нового Амстердама, сопровождаемая отборным оркестром из мальчишек и  негров,
игравших на  национальных  инструментах,  то  есть  стучавших  чем-то  вроде
кастаньет из кости и ракушек. Граждане  с  чистосердечной  радостью  поедали
военную добычу;  каждый  мужчина  оказал  честь  победителю,  от  всей  души
напившись ромом из Новой Англии, а ученый  Вильгельмус  Кифт,  в  мгновенном
порыве восторга и великодушия вспомнив, что  у  древних  существовал  обычай
устанавливать в честь победоносных генералов статуи в  общественных  местах,
издал  всемилостивейший  указ,  по  которому   каждому   владельцу   таверны
разрешалось нарисовать на своей вывеске голову бесстрашного Стоффеля!

ГЛАВА IV

   Философские размышления о том, какое безумие наслаждаться  счастьем  во
времена благоденствия. - Тревожные события на южных границах. -  Как  Вильям
Упрямый по своей великой учености  едва  не  разорил  провинцию  посредством
кабалистического слова, - А также о тайной экспедиции Яна Янсена Алпендена и
о полученном им изумительном вознаграждении.

   Если бы только нам удалось  заглянуть  в  бухгалтерские  книги  госпожи
Фортуны, в которых она, как домовитая  хозяйка  гостиницы,  аккуратно  ведет
приходно-расходные счета человечества, мы обнаружили бы, что в общем добро и
зло в этом мире почти полностью уравновешиваются и что, хотя мы можем  долго
наслаждаться подлинным благоденствием, наступит в конце-концов время,  когда
нам придется с прискорбием расплатиться по счету. Действительно,  Фортуна  -
злая, сварливая женщина  и  к  тому  же  неумолимый  кредитор;  пусть  своим
любимчикам она оказывает долгосрочный кредит и осыпает их своими  милостями,
все же раньше или позже она со строгостью опытной хозяйки  постоялого  двора
предъявляет  к  взысканию  все  недоимки  и  смывает  свои  записи   слезами
должников. "Так как, - говорит добрый старый Боэций {1} в своих  философских
утешениях, - ни один человек не может удержать ее по своему  желанию  и  так
как о ее бегстве столь глубоко скорбят, то ее благодеяния  являются  не  чем
иным, как верным предзнаменованием предстоящих горестей и невзгод". Ничто не
пробуждает во мне большего презрения к глупости и недомыслию  моих  ближних,
чем зрелище того, как они  радостно  наслаждаются  чувством  безопасности  и
уверенности во времена процветания. Для мудреца, благословенного светом ума,
это как раз мгновения беспокойства и опасений, ибо он хорошо знает,  что  по
существующему порядку вещей счастье в лучшем случае  преходяще  и  чем  выше
вознесен человек капризным дуновением судьбы, тем ниже  будет  его  падение.
Между тем тот, кто удручен несчастьями, имеет меньше  шансов  столкнуться  с
новыми невзгодами, как человек у подножия холма  не  подвергается  опасности
сломать себе шею, упав с вершины.
   Такова самая суть истинной мудрости, которая  состоит  в  знании  того,
когда нам надлежит считать себя несчастными, и которая была обнаружена почти
одновременно с бесценной тайной о том, что "все  есть  суета  и  треволнение
духа"  {2};  следуя  этому  изречению,  наши  мудрецы  всегда  были   самыми
несчастными представителями человеческого рода. Мы считаем,  что  впадать  в
уныние без всякой причины - это бесспорный признак гения, ибо всякий человек
может чувствовать себя  несчастным  во  время  невзгод,  но  только  философ
способен обнаружить причину для печали в час благоденствия.
   В соответствии с положением, только что мною высказанным, мы видим, что
колония Новые Нидерланды, которая в  правление  прославленного  Ван-Твиллера
процветала в столь опасной и роковой безмятежности, расплачивается теперь за
свое прежнее благополучие и погашает  огромный  долг  за  благосостояние,  в
который она влезла. Враги нападают на провинцию с  различных  сторон,  город
Новый Амстердам, еще не вышедший из младенчества, они  держат  в  постоянной
тревоге, а к ее доблестному правителю, маленькому  Вильяму  Упрямому  вполне
подходит простонародное, но выразительное определение "человек,  у  которого
забот полон рот".
   Пока он усердно отражал нападения своих злейших врагов, янки,  с  одной
стороны, ему неожиданно стали досаждать в другой стороне другие  противники.
Колония бродячих шведов под руководством Петера Минневитса, именовавших себя
подданными грозной бой-бабы Христины {3}, шведской  королевы,  поселилась  и
построила крепость на реке Южной (или Делавэр) - в пределах земель,  которые
правительство Новых Нидерландов считало своими. История  умалчивает  о  том,