будучи написано готическими буквами, имело особенно мрачный и зловещий  вид,
в переводе  означает  не  что  иное,  как  экономия  -  волшебное  слово,  в
результате  постоянного  употребления  и  частого   упоминания   переставшее
казаться нам страшным, но обладающее столь же ужасной  властью,  как  всякое
колдовское заклинание.
   Произнесенное в  национальном  собрании,  слово  "экономия"  производит
немедленное  действие,  запирая  сердца,  затемняя  умы,  затягивая   шнурки
кошельков и застегивая  брючные  карманы  всех  философов-законодателей.  Не
менее изумительно его действие на зрение; оно вызывает сокращение  сетчатки,
затемнение хрусталика, вязкость стекловидного  тела,  разжижение  водянистой
влаги, затвердение tunica sclerotica {Плотная оболочка  [глаза]  (лат.).}  и
выпуклость роговицы; в результате орган зрения теряет свою силу и ясность, и
несчастный   больной   становится   близоруким,   или    попросту    говоря,
подслеповатым. Он различает только сумму немедленных затрат  и  не  способен
заглянуть вперед и рассматривать их в связи с конечной целью, которая должна
быть достигнута. "Так что (мы  цитируем  слова  красноречивого  Берка  {10})
терновник у  него  под  носом  превосходит  величиной  дуб,  находящийся  на
расстоянии  пятисот  ярдов".  Таково  мгновенное  действие  этого  слова,  а
конечные результаты еще более изумительны. Его магическое влияние заставляет
семидесятичетырехпушечные линейные корабли съежится во  фрегаты,  фрегаты  в
корветы, корветы в канонерки. Как беззащитный флот  Энея  под  командованием
Венеры-покровительницы превратился в морских нимф и спасся, нырнув  в  воду,
так и могущественный военный флот Америки с помощью каббалистического  слова
"экономия" превращается в мелкие суда и укрывается в мельничном пруду!
   Это всемогущее слово, служившее пробным  камнем  политики  Вильгельмуса
Упрямого,  сразу  разъясняет   всю   облюбованную   им   систему   посланий,
торжественных заявлений, пустых угроз, ветряных мельниц, трубачей и бумажной
войны; действие этого слова мы можем обнаружить на эскадре, вооруженной им в
1642 году в момент великой ярости и состоявшей из двух корветов с  тридцатью
людьми под  командой  мингера  Яна  Янсена  Алпендама  -  адмирала  флота  и
главнокомандующего военно-морскими силами. Эта грозная экспедиция, с которой
можно сравнить лишь некоторые отважные плавания нашего младенческого  флота,
двинулась по заливу и вверх по Саунду с целью выгнать мэрилендцев с  берегов
Скулкилла, недавно захваченных ими  и  считавшихся  частью  провинции  Новые
Нидерланды; ведь в ту пору наша младенческая колония находилась,  видимо,  в
завидном положении, к которому стремятся честолюбивые  народы,  то  есть  ее
правительство, владея обширными землями, пользовалось только частью их, а  в
отношении большей части вынуждено было постоянно вступать в споры.
   Адмирал Ян Янсен Алпендам был человек очень пылкий и храбрый  и  ничуть
не страшился врагов, хотя про них и говорили, что это воинственные  люди  из
породы гигантов, питающиеся маисовыми лепешками и копченой свининой,  пьющие
мятный грог и  пальмовую  водку  и  чрезвычайно  искусные  в  кулачном  бою,
кусании, выбивании глаз, вымазывании смолой и вываливании в перьях {11} и  в
разных  других  атлетических  упражнениях,  заимствованных  ими   от   своих
сородичей-виргинцев, на которых они всегда были очень  похожи.  Несмотря  на
все эти столь пугающие описания, адмирал отважно вступил со своим  флотом  в
Скулкилл и вполне  благополучно,  без  всякого  сопротивления  достиг  места
назначения.
   Там он обрушил на  врага  пламенную  речь  на  нижнеголландском  языке,
которую предусмотрительный Кифт заранее сунул ему в карман; он вежливо начал
ее с того, что обозвал мэрилендцев шайкой ленивых, неотесанных, вечно пьяных
выскочек, любителей петушиных  боев  и  конских  скачек,  надсмотрщиков  над
рабами, завсегдатаев питейных домов, нарушителей святости  воскресного  дня,
мулатского отродья, а закончил приказанием немедленно  покинуть  страну.  На
это они весьма лаконично ответили без всяких обиняков (что для  шведов  было
совершенно естественно): "Иди ты ко всем чертям".
   На  такой  ответ  Ян  Янсен  Алпендам,  как  и  Вильгельмус  Кифт,   не
рассчитывал. Видя себя совершенно неподготовленным к тому,  чтобы  на  столь
грубый отпор ответить  соответствующими  военными  действиями,  он,  подобно
весьма  почтенному  адмиралу,  возглавлявшему  одну  современную  английскую
экспедицию, решил, что умней  всего  будет  вернуться  домой  и  представить
донесение о ходе дела. Итак, он двинулся назад в Новый  Амстердам,  где  его
приняли с великими почестями и провозгласили образцовым командиром, так  как
он   выполнил   опаснейшее   предприятие   с   ничтожными   затратами    для
государственной  казны,  не  потеряв  ни  одного  человека!  Его  единодушно
провозгласили спасителем отечества  (звание,  щедро  жалуемое  всем  великим
людям); два  его  корвета,  выполнившие  свой  долг,  были  разоружены  (или
вытащены на берег) в бухточке, ныне называемой Олбани-Бейзн, где  они  мирно
гнили,  лежа  в   тине.   Чтобы   обессмертить   имя   отважного   адмирала,
новоамстердамцы воздвигли (по подписке)  на  вершине  Флаттн-Баррак-Хилл  {Испорченное Варлетс-берг или Варлетс-Хилл, названное так  по  имени  некоего
Варлета, жившего на этом холме  в  раннюю  эпоху  существования  поселка.  -
Издатель.} великолепный дощатый памятник, который простоял целых три года, а
затем развалился на части и был разобран на дрова.

ГЛАВА V

   Как Вильям Упрямый  обогатил  Провинцию  множеством  никуда  не  годных
законов и стал покровителем стряпчих и помощников пристава. Как он взялся за
спасение народа от ужасного зла и как его чуть было не удушили дымом за  его
старания.  Как  народ  в  результате  его   наставлений   стал   чрезвычайно
просвещенным и несчастным, а также о всяких других вещах, которые  выяснятся
при чтении.

   Среди многочисленных остатков и обломков возвышенной мудрости, уносимых
потоком времени, начиная с почтенной древности,  и  тщательно  вылавливаемых
теми скромными, но трудолюбивыми людьми,  которые  скитаются  вдоль  берегов
литературы, мы находим одно благоразумное предписание  Харондаса,  локрского
законодателя. Заботясь о  том,  чтобы  предохранить  древние  законы  своего
государства  от  добавлений  и  улучшений  глубокомысленных  "провинциальных
представителей" или назойливых претендентов на популярность, он издал  указ,
по которому всякий, предлагающий новый закон, делал это  с  петлей  на  шее,
чтобы в случае отклонения проекта его немедленно вздергивали. На том дело  и
кончалось.
   Это спасительное правило оказало такое действие, что в течение  двухсот
с лишним лет произошло лишь одно небольшое изменение в уголовном  кодексе  и
все племя стряпчих умерло с голоду из-за  отсутствия  работы.  В  результате
локрийцы, не защищенные тяжелым грузом превосходных законов и не  охраняемые
постоянной армией ходатаев по делам и судебных приставов,  жили  в  любви  и
согласии и были так счастливы, что  о  них  почти  не  упоминается  во  всей