воспринимаемого образа то больше, то меньше. Он как бы ищет, всматривается,
и если "узнает", то для восприятия ему достаточно и одного или немногих
узловых признаков. Наряду с этим происходят микроскопические движения
глаза, приближающиеся к дрожанию, которые, очевидно, помогают
стабилизировать образ. Другие опыты выяснили, что происходит, если объект
неподвижен в отношении сетчатки: с помощью присоски к роговице прикреплялся
небольшой светящийся предмет; глаз переставал его видеть уже через 2 -- 3
секунды . Однако, когда этот стабилизированный в отношении сетчатки объект
достаточно сложен (незнакомая геометрическая фигура, иероглиф и пр.),
испытуемый опять-таки "рассматривает" его посредством движения внимания по
полю восприятия: человек последовательно воспринимает информацию, попавшую
на разные места сетчатки, затем соединяет в один образ. Наконец, опытами
выявлено, что это активное восприятие при стабилизации образа на сетчатке
осуществляется путем примеривания разных неверных, неадекватных, искаженных
образов, которые поставляет зрительная система: плоские образы
воспринимаются как объемные и т. п. Н. Ю. Вергилес и В. П. Зинченко,
проводившие эти опыты, называют такие примерки "зрительными манипуляциями с
образами". "Задача субъекта состоит в том, -- пишут они, -- чтобы среди
многих неадекватных образов найти и зафиксировать адекватный". Это как бы
"построение образа", вернее, я сказал бы, "подыскание образа" среди
множества имеющихся в психике человека запасов. "При построении образа
происходит преодоление избыточных и неадекватных вариантов отображения
одного и того же объекта". Зрительная система, при отключении моторики
глаза, выделив фигуру из фона, создает псевдофигуры, "образ все время
флуктуирует, дышит, меняется", подобно сновидениям, тогда как моторика
глаза помогает найти адекватный образ, сообразный выработанному в
предшествующей жизни критерию. "Восприятие, таким образом, скорее похоже не
на слепое копирование действительности, а на творческий процесс познания, в
котором, по-видимому, как и во всяком творчестве, присутствуют элементы
фантазии и бессознательного" .

В конце концов оказывается, что формированием зрительного образа управляет
задача, стоящая перед субъектом. Материальной же основой внутреннего плана
поведения всегда является речь. Фантазия, отклонение от действительности
опираются на фрагментированную, рассыпанную внутреннюю речь, которую
субъект как бы старается декодировать в образы -- бегущие неадекватные
зрительные образы, что происходит, очевидно, также и в сновидении. Решающим
актом зрительного восприятия все-таки оказывается узнавание, однако это
совсем не то "узнавание", которое налицо в высшей нервной деятельности
животных, где дело идет только о том, воспроизводить ли прежний рефлекс или
нет: человеческое узнавание направляется аутоинструкцией или
экстероинструкцией; запись движения глаз человека показывает, что различные
задачи приводят у испытуемого к резкому изменению направления его
воспринимающей деятельности. Нет оснований говорить о восприятии у
животных, в частности зрительном: у животных налицо только адекватное
практически-действенное поведение по отношению к объектам .

Чтобы пояснить эту противоположность, обратимся к мозгу человека и
животного. Пассивные, т. е. рефлекторные движения глаз и у человека, и у
животных управляются задним глазодвигательным центром, лежащим на границах
затылочной (зрительной) и теменной (кинестетически-двигательной) областей
коры. Иную роль играет развитый преимущественно у человека и тесно
связанный со специфически человеческими долями коры второй, передний
глазодвигательный центр, который находится в лобной области мозга (в ее
задних отделах). Больные с поражением этих отделов мозга сохраняют
пассивные (рефлекторные), вызванные зрительным раздражением, движения
глаза. Этим больным недостает обратного: они не могут произвольно
затормозить примитивного рефлекторного движения взора, оторваться от
зрительно воспринимаемого объекта, активно перевести взор с одного объекта
на другой. Этот факт, ранее полученный лишь при клинических наблюдениях, в
последнее время был изучен в лаборатории А. Р. Лурия с помощью специальной
аппаратуры. Роль переднего глазодвигательного центра мозга человека в
активном перемещении взора была, таким образом, прочно установлена.

Дальнейшие нейропсихологические исследования, говорит А. Р. Лурия,
позволили уточнить способы работы этого переднего глазодвигательного
центра. Оказалось, что если задний глазодвигательный центр стоит под прямым
влиянием затылочной (зрительной) коры, к которой он непосредственно
примыкает, то передний глазодвигательный центр находится под влиянием
лобных долей мозга. Эти последние, как показано в исследованиях А. Р. Лурия
и его сотрудников , являются сложнейшим мозговым аппаратом, позволяющим
сохранять намерения, программировать действия и изменять их соответственно
намерению, контролируя их протекание. Поражение лобных долей мозга (которые
получили мощное развитие только у человека и занимают у него, а именно у
вида Homo sapiens, до 1/3 всей массы больших полушарий) приводит к
нарушению сложной и целенаправленной деятельности, резкому падению всех
форм активного поведения, невозможности создавать сложные программы и
регулировать ими деятельность.

Но лобные доли человека в свою очередь -- слуга речи. Если некоторые
участки коры мозга ведают принятием, слушанием или моторикой речеговорения,
то не в этом только специфика наших больших полушарий, а и в посредничающей
роли лобных долей между этими речевыми пунктами и всей остальной работой
нервной системы, в том числе активным зрительным восприятием: слова,
инструкции преобразуются лобными долями в нервнопсихические возбуждения и
торможения, программы и задачи. Человеческое зрение в конечном счете и
управляется преимущественно не движением объекта (или перемещением
организма), а поиском и извлечением информации с помощью переднего
глазодвигательного центра, находящегося под влиянием лобных долей, которые
сами находятся под влиянием речи. "Мы воспринимаем не геометрические формы,
а образы вещей, известных нам из нашего прошлого опыта. Это значит, что из
всей массы раздражителей, действующих на нас, мы отбираем те признаки,
которые играют ведущую роль в выделении функции вещей, а эти признаки
иногда носят не зрительный характер, мы обозначаем вещи названиями, и это
участие речи в восприятии придает ему обобщенный, категориальный характер".
К последним словам необходимо добавить только ту поправку, что в восприятии
принимают участие не только слова обобщающего, категориального характера,
но и обратные, индивидуализирующие объект слова, в частности имена
собственные и их замены.