стряслось! - сказал пан Анджей.
   Вахмистр тем временем подскакал к ним и, осадив  коня  так,  что  тот
присел на задние ноги, крикнул, задыхаясь:
   - Пан ротмистр!..
   - Что случилось, Сорока?
   - Упиту жгут, дерутся!
   - Господи Иисусе! - вскрикнула панна Александра.
   - Не бойся, Оленька!.. Кто дерется?
   - Солдаты с мещанами. В рынке пожар! Мещане заперлись там и послали в
Поневеж за гарнизоном, а я сюда прискакал, к твоей  милости.  Прямо  дух
захватило...
   Пока  они  разговаривали,  подъехали  сани,   которые   шли   позади;
Кокосинский,  Раницкий,  Кульвец-Гиппоцентаврус,  Углик,  Рекуц  и  Зенд
соскочили в снег и окружили Кмицица и Сороку.
   - Откуда сыр-бор загорелся? - спрашивал Кмициц.
   - Мещане не  хотели  давать  ни  припасу  людям,  ни  корма  лошадям,
ассигновок будто бы не было; ну солдаты и стали брать силком. Мы в рынке
осадили бурмистра да тех мещан, что заперлись с ним. Стрельба  началась,
ну мы два дома и подожгли; гвалт теперь страшный, и в набат бьют...
   Глаза Кмицица загорелись гневом.
   - Надо и нам идти на помощь! - крикнул Кокосинский.
   - Потопчем сиволапое войско! - кричал Раницкий, у которого  все  лицо
пошло красными, белыми и темными пятнами. - Шах, шах, ясновельможные!
   Зенд  захохотал  совершенно  так,  как  хохочет  филин,  даже  лошади
испугались, а Рекуц поднял глаза и пропищал:
   - Бей, кто в бога верует! Петуха пустить сиволапым!
   - Молчать! - взревел Кмициц, так что эхо отдалось в лесу, а  стоявший
ближе всех Зенд покачнулся, как пьяный. - Вам там нечего делать! Никакой
резни! Всем сесть в двое саней, мне оставить одни и ехать в Любич. Ждать
там, может, пришлю за подмогой.
   - Как же так? - стал было возражать Раницкий.
   Но пан Анджей ткнул его кулаком в зубы и только глазами сверкнул  еще
страшней.
   - Ни пикни у меня! - грозно сказал он.
   Все примолкли; видно,  боялись  его,  хотя  обычно  держались  с  ним
запанибрата.
   - Возвращайся, Оленька, в Водокты, - сказал Кмициц, - или поезжай  за
теткой в Митруны. Вот и не удалось нам покататься. Я знал,  что  они  не
усидят там спокойно. Но сейчас ничего,  поуспокоятся,  только  несколько
голов слетит с плеч. Будь здорова, Оленька, и не  тревожься,  я  буду  к
тебе поспешать...
   С этими словами он поцеловал ей руки и закутал ее  волчьей  полостью,
потом сел в другие сани и крикнул кучеру:
   - В Упиту!

ГЛАВА IV

   Прошло несколько дней, а Кмициц все не возвращался, зато в Водокты  к
панне Александре приехали  на  разведку  трое  лауданцев.  Явился  Пакош
Гаштовт из Пацунелей, тот самый, у  которого  гостил  пан  Володыёвский,
патриарх застянка, он знаменит был своим достатком и шестью дочерьми, из
которых три были  за  Бутрымами  и  в  приданое,  кроме  всего  прочего,
получили по сотне серебряных талеров. Приехал  и  Касьян  Бутрым,  самый
старый старик на Лауде, хорошо помнивший Батория, а с ним  зять  Пакоша,
Юзва Бутрым. Хоть Юзва и был в цвете сил - ему едва ли минуло пятьдесят,
- однако в Россиены с ополчением  он  не  пошел,  так  как  на  войне  с
казаками у него пушечным ядром оторвало  ступню.  По  этой  причине  его
прозвали  Хромцом,  или  Юзвой  Безногим.  Страшный  это  был   шляхтич,
медвежьей силы и большого ума, ворчун и судья решительный и строгий.  За
это шляхта в округе побаивалась его, не умел  он  прощать  ни  себе,  ни
другим. Когда ему случалось подвыпить, он становился опасен,  но  бывало
это редко.
   Эти-то лауданцы и приехали к панне  Александре,  которая  приняла  их
ласково, хотя сразу догадалась, что явились  они  на  разведку  и  хотят
что-то выведать у нее о пане Кмицице.
   - Мы хотим ехать к нему на поклон, а он, сдается,  еще  из  Упиты  не
воротился, - говорил Пакош.  -  Вот  мы  и  приехали  к  тебе,  голубка,
поспрошать, когда можно съездить к нему.
   - Думаю, пан Анджей вот-вот приедет, - ответила им панна  Александра.
- Рад он вам будет, опекуны мои, всей душой, много слышал он про  вас  и
когда-то от дедушки, и теперь от меня.
   - Только бы не принял он нас так, как Домашевичей, когда те  приехали
к нему с вестью про смерть полковника! - угрюмо проворчал Юзва.
   Но панна Александра услышала и тотчас ответила с живостью:
   - Вы за это сердца на него не держите. Может, он и  не  совсем  учтив
был с ними, но вину свою признал. И то надо помнить, что он с войны шел,
где столько принял трудов! Не диво, коль солдат и погорячится, нрав-то у
них, что сабля острая.
   Пакош Гаштовт, который хотел жить в мире со всем светом, махнул рукой
и сказал:
   - Да мы и не дивились! Кабан на  кабана  и  то  рыкнет,  когда  вдруг
повстречает, отчего же человеку на человека не рыкнуть! Мы,  по  старому
обычаю, поедем в Любич на поклон к пану Кмицицу,  чтобы  жил  он  тут  с
нами, в походы с нами ходил да в пущу на охоту, как хаживал покойный пан
подкоморий.
   - Ты уж скажи нам, дитятко, пришелся ли он тебе по сердцу? -  спросил
Касьян Бутрым. - Наш это долг тебя спрашивать!
   - Бог вознаградит вас за доброту. Достойный  кавалер  пан  Кмициц,  а
когда б и не пришелся мне по сердцу, не пристало мне говорить об этом.
   - А ты ничего за ним не заприметила, душенька?
   - Ничего! Да и никто тут не имеет права судить его или, упаси бог, не
верить ему! Возблагодарим лучше господа бога!
   - Что тут до времени господа бога благодарить?!  Будет  за  что,  так
поблагодарим, а не за что будет, так и благодарить не станем, - возразил
мрачный  Юзва,  который,  как  истый  жмудин,  был  очень  осторожен   и
предусмотрителен.
   - А про свадьбу был у вас разговор? - снова спросил Касьян.
   Оленька потупилась.
   - Пан Кмициц хочет поскорее...
   - Ну, еще бы ему не хотеть, - проворчал Юзва, - дурак он, что ли! Где