было в них нашего огня, вот они и проигрывали. А теперь они поумнели - и
извольте, полюбуйтесь, что творится.
   - Поживем - увидим. А пока давай мне  сюда  самого  что  ни  на  есть
ученого инженера, шведа или  немца,  а  я  против  него  выставлю  Роха,
который книг в руках не держал, тогда посмотрим.
   - Еще сможешь ли ты, пан Заглоба, его выставить... - заметил Кмициц.
   - Ох, не говори! Страх как жалко парня. Ну-ка, пан  Анджей,  ты  ведь
умеешь по-ихнему, по-собачьему, попытай-ка у  этих  швабов,  что  с  ним
сталось?
   - Не знаешь ты, пан Заглоба, что такое солдат регулярных  войск.  Тут
тебе без приказа никто рта не раскроет. И пробовать нечего.
   - Да нет, знаю, они, собаки, бесчувственные. То ли дело наша  шляхта,
а особливо ополченцы; приедет, бывало, посол,  и  пошли  тары-бары;  как
здоровье супруги, да как детки - да горелки  с  ним  выпьют,  да  беседу
любезную заведут, а эти стоят столбом и зенки на нас  таращат,  чтоб  им
лопнуть!
   В самом деле, вокруг собиралось  все  больше  пехотинцев,  которые  с
любопытством рассматривали послов. И было  на  что  посмотреть.  Поляки,
тщательно и даже  пышно  одетые,  стояли  живописной  группой.  Всеобщее
внимание привлекал к себе Заглоба, поражая своей  внушительной  осанкой,
которой и сенатор бы не постыдился; самым невзрачным казался пан Михал -
по причине маленького роста.
   Тем временем возвратился офицер, первым встретивший их на берегу, а с
ним и другой, в более  высоком  чине,  следом  солдаты  вели  оседланных
лошадей. Второй офицер поклонился посланцам и произнес по-польски:
   -  Его  королевское  величество  просит  вас  пожаловать  к  нему  на
квартиру. Это довольно далеко, и мы привели для вас коней.
   - Вы поляк? - спросил Заглоба.
   - Нет, милостивый пан. Мое имя Садовский, я  чех  и  служу  шведскому
королю.
   Кмициц вдруг подошел к офицеру.
   - Что, ваша милость, не узнаете меня?
   Садовский внимательно всмотрелся ему в лицо.
   - О, как же! Под Ченстоховой. Ведь это вы взорвали нашу самую большую
осадную пушку, и Миллер  отдал  вас  Куклиновскому!  Рад,  сердечно  рад
приветствовать столь доблестного рыцаря.
   - А что сталось с Куклиновским?
   - Неужто не знаете?
   - Знаю одно - я угостил его тем самым блюдом,  которое  он  для  меня
готовил, однако, уезжая, я оставил его живым.
   - Он замерз.
   - Так я и знал, что замерзнет, - сказал пан Анджей, махнув рукой.
   - Скажите, полковник, - вмешался в разговор Заглоба, - а нет ли тут в
лагере некоего Роха Ковальского?
   Садовский рассмеялся.
   - Как же, есть!
   - Слава тебе, господи, слава тебе, пресвятая дева Мария!  Раз  парень
жив, уж я его вызволю. Слава богу.
   - Не знаю, захочет ли король его отдать, - ответил Садовский.
   - Ну? А почему же?
   - Уж очень он ему  приглянулся.  Король  сразу  узнал  в  нем  своего
рудницкого преследователя. И как начал он королю отвечать, мы  прямо  за
животики хватались. Король спрашивает: "Что это ты на меня так взъелся?"
А тот отвечает: "По обету!" Король ему: "И дальше так же будешь за  мной
гоняться?" - "Ну да!" - говорит шляхтич. Король  смеется:  "Откажись  от
обета, и я отпущу тебя с богом". - "Никак  нельзя!"  -  "Почему  же?"  -
"Тогда дядя скажет, что я болван!" - "И ты  веришь,  что  один  на  один
можешь меня одолеть?" - "Да я и  пятерых  таких  одолею!"  Тогда  король
говорит: "А как же ты не боишься поднять руку на священную особу?" А тот
ему: "Да вера-то ваша поганая!" Мы переводили королю каждое слово, а  он
все больше веселился и все повторял: "Хорош, нет, до чего хорош  вояка!"
А потом, желая убедиться, и впрямь ли  за  ним  гнался  такой  богатырь,
король приказал выбрать  двенадцать  дюжих  молодцов-гвардейцев  и  чтоб
каждый  по  очереди  бился  с  пленником.  Но  он  прямо-таки   какой-то
двужильный, этот офицер! Когда я уезжал,  он  уже  десятерых  уложил,  и
собственными силами ни один не смог подняться.  Мы  приедем  как  раз  к
концу представления.
   - Узнаю Роха! Моя кровь! - вскричал Заглоба. - Да мы за него и  троих
ваших полковников не пожалеем!
   - Вы как раз застанете короля в хорошем настроении, а  это  теперь  с
ним редко бывает, - заметил Садовский.
   - Легко поверить! - сказал маленький рыцарь.
   Тут Садовский обернулся к Кмицицу и начал расспрашивать, как это  ему
удалось не только вырваться из рук Куклиновского,  но  еще  и  отомстить
своему мучителю. Пан Анджей, любивший  похвастаться,  стал  рассказывать
все по порядку, Садовский слушал и от изумления за  голову  хватался,  а
под конец снова пожал Кмицицу руку и сказал:
   - Верь мне, пан Кмициц, я рад от души, я  хоть  и  служу  шведам,  но
сердце  честного  солдата  всегда  радуется,  если  благородному  рыцарю
удается наказать мерзавца.  Надо  отдать  вам  справедливость,  господа:
храбрецов, подобных польским, днем с огнем не  сыскать  in  universo  <В
целом свете (лат.).>.
   - Вы весьма учтивы, пан офицер! - заметил Заглоба.
   - И воин ты славный, нам это известно! - добавил Володыёвский.
   - А все потому, что и учтивости, и воинскому  искусству  я  учился  у
вас! - ответил Садовский, прикладывая руку к шляпе.
   Так беседуя и соревнуясь во  взаимных  любезностях,  они  доехали  до
Гожиц, где находилась королевская  квартира.  Деревня  была  переполнена
солдатами всех родов войск. Наши рыцари с любопытством приглядывались  к
воинам, кучками расположившимся среди плетней. Одни, желая  хоть  чем-то
заглушить голод, спали прямо на  завалинках,  благо  день  был  ясный  и
теплый; другие, усевшись вокруг барабанов и прихлебывая пиво,  играли  в
кости; некоторые развешивали на плетнях одежду; иные сидели перед избами
и, распевая скандинавские песни, драили толченым кирпичом шлемы и  латы,
доводя их до зеркального блеска.  Там  и  тут  чистили  или  проваживали
коней, - словом всюду под ясным  небом  ключом  кипела  лагерная  жизнь.
Правда, голод и жестокие лишения  наложили  отпечаток  на  многие  лица,
однако золотистый свет солнца скрадывал страшные следы; впрочем  теперь,
когда наступил наконец долгожданный отдых, к  этим  несравненным  воинам
сразу вернулась бодрость и военная выправка. Володыёвский смотрел на них