вождь! Нет, скажите на милость, какого черта мы служим у  Чарнецкого,  -
ведь по праву это Сапежкина хоругвь?
   - Не греши, отец! Что ты так расшумелся на Чарнецкого, он  величайший
полководец Речи Посполитой, - сказал Ян Скшетуский.
   - Это не я расшумелся, а мои кишки, - слышите, какая в них  с  голоду
музыка играет!
   - Вот шведы под эту музыку и попляшут, - прервал его Володыёвский.  -
А теперь, друзья, в путь, в путь! К той корчме в лесу, мимо  которой  мы
проезжали. Там-то я думаю на них и напасть.
   Он приказал отряду  двигаться  средним  аллюром.  Отряд  углубился  в
густой лес, вокруг  стало  темно.  До  корчмы  было  версты  три-четыре.
Немного не  доезжая,  всадники  снова  пошли  нога  за  ногу,  чтобы  не
вспугнуть  врага  прежде  времени.  Подъехав  к  корчме  на   расстояние
пушечного выстрела, они услышали шум голосов.
   - Шведы! Слышите, галдят? - сказал Володыёвский.
   Шведы в самом деле  задержались  около  корчмы,  надеясь  найти  хоть
кого-нибудь, кого можно было бы расспросить. Но корчма была пуста. Часть
отряда, спешившись, обыскивала дом, одни шарили в хлеву и сараях, другие
рылись под застрехами. Остальные, держа на поводу их лошадей,  ждали  во
дворе.
   Отряд  Володыёвского,  подъехав  шагов  на  сто,  стал   по-татарски,
полумесяцем окружать корчму. На  майдане  отлично  слышали,  а  потом  и
увидели приближающихся всадников, но  в  лесном  полумраке  трудно  было
распознать, кто едет, и рейтары не беспокоились, уверенные,  что  с  той
стороны никакой другой отряд,  кроме  шведского,  подойти  не  может.  И
только  последний  маневр  их  удивил  и  заставил  насторожиться;   они
закричали, созывая своих товарищей.
   Внезапно с разных сторон раздался клич "алла!" и грянули выстрелы.  В
тот же миг, точно выросши из-под земли, корчму  густой  толпой  окружили
конники.  Началась  свалка,  зазвенели  сабли,  послышались   проклятия,
сдавленные крики, но все это  продолжалось  считанные  минуты,  от  силы
столько, сколько нужно, чтобы дважды прочесть "Отче наш".
   Во дворе корчмы осталось несколько убитых солдат и лошадей,  а  отряд
Володыёвского двинулся дальше, уводя с собой двадцать пять пленников.
   Теперь они  понеслись  вскачь,  подгоняя  ударами  сабель  рейтарских
коней, и с рассветом уже подходили  к  Магнушеву.  В  лагере  Чарнецкого
никто не спал, все были в боевой готовности. Сам каштелян  вышел  к  ним
навстречу, опираясь на обушок, исхудалый и бледный от бессонных ночей.
   - Ну что? - спросил он Володыёвского. - Много ли языков захватил?
   - Двадцать пять человек.
   - А сколько ушло?
   - Nec nuntius cladis <Даже вестника поражения не  осталось  (лат.).>.
Захвачены все!
   - Молодчина! Тебя хоть в самое пекло посылать! Славно! Немедля  взять
их в оборот! Я сам буду допрашивать!
   И каштелян круто повернулся на каблуке, но, уходя, еще добавил:
   - Да смотрите, будьте наготове, мы, может  статься,  без  промедления
двинем на неприятеля.
   - Вот те и на! - воскликнул Заглоба.
   - Тс-с-с, - остановил его Володыёвский.
   Пленных шведов и пытать не пришлось, - они сразу рассказали все,  что
им было известно о  силах  баденского  маркграфа,  о  количестве  пушек,
пехоты и кавалерии. Призадумался пан каштелян,  когда  узнал,  что  хоть
набрано войско  маркграфа  недавно,  однако  состоит  сплошь  из  старых
солдат, уже много повоевавших на  своем  веку.  Было  среди  них  немало
немцев, а также большой отряд французских драгун; вся в целом эта  армия
на  несколько  сот  человек  превосходила  польское  войско.  Зато,  как
явствовало из показаний пленных, маркграф пребывал в полнейшем неведении
насчет близкого соседства Чарнецкого и был уверен, что все польские силы
стоят под Сандомиром, осаждая короля.
   Едва каштелян услышал это,  он  вскочил  с  места  и  крикнул  своему
адъютанту:
   - Витовский, вели трубачу трубить "по коням!".
   Спустя полчаса войско выступило и пошло свежим  майским  утром  через
леса и поля, покрытые росою. Наконец на горизонте  показалась  Варка,  а
вернее, ее пепелище, так как город шесть лет назад сгорел дотла.
   Дорога на Варку пролегала через обширную голую равнину, и раньше  или
позже шведы должны были заметить приближающееся войско. Они  и  заметили
его, но маркграф подумал,  что  это  какие-нибудь  партизанские  отряды,
которые объединились с намерением посеять панику в шведском лагере.
   И лишь когда из-за леса одна за другой рысью понеслись к ним польские
хоругви, у шведов началось лихорадочное движение. С равнины видно  было,
как между полками торопливо проходят небольшие отряды рейтар,  пробегают
офицеры. Из лагеря на равнину повалили пехотинцы  в  ярких  мундирах  и,
точно стаи пестрых птиц, готовящихся  к  перелету,  выстраивались  перед
поляками в стройные квадраты. Над  головами  пехотинцев  возвышался  лес
грозных копий, готовых  отразить  натиск  неприятельской  кавалерии.  И,
наконец,  показались  закованные  в  броню  кирасиры,   двумя   потоками
устремившиеся к флангам. Спешно подтягивались и расставлялись по  местам
пушки. Взошло солнце, равнина озарилась ярким, радостным светом,  и  все
эти приготовления видны были как на ладони.
   Войска отделяла одно от другого Пилица.
   На шведском  берегу  запели  трубы,  загремели  литавры  и  барабаны,
послышались воинственные клики ратников, уже готовящихся к  бою.  Тут  и
Чарнецкий приказал трубить в рога и направил свои хоругви прямо к реке.
   Внезапно он стегнул жеребца и подскакал к Вонсовичу, чья хоругвь была
уже на самом берегу.
   - Вонсович, старина!  -  крикнул  он.  -  Веди  своих  к  мосту,  там
спешивайтесь и открывайте огонь! Пусть они бросят на тебя все свои силы.
Вперед!
   Вонсович лишь покраснел от радости и взмахнул буздыганом. Его люди  с
громкими криками помчались за  ним,  словно  тыльная  туча,  подгоняемая
ветром.
   Шагов за  триста  до  моста  они  осадили  коней.  Две  трети  отряда
спрыгнуло наземь и бегом бросилось к мосту.
   Шведы подошли с другой стороны, и вскоре заговорили  мушкеты,  сперва
поодиночке, потом все чаще, чаще, будто сотни цепов  вразнобой  молотили
по току. Над рекой протянулись  полосы  дыма.  На  обоих  берегах  бойцы
криками раззадоривали друг друга. Все взгляды были  прикованы  к  узкому
деревянному мосту, захватить который было так трудно,  а  оборонять  так