полки.
   - С богом! За победой! - воскликнул он.
   - С богом! Мы победим! - отвечали ему могучие голоса.
   Этот  возглас  прокатился  по  хоругвям  подобно   грому.   Чарнецкий
пришпорил коня и догнал передовую лауданскую хоругвь.
   И начался поход!
   Они мчались, обгоняя ветер, как мчится стая хищных птиц,  издали  чуя
добычу. Нигде, даже среди степных татар, не слыхивали о подобном походе.
Солдат спал в седле, ел и шил, не  спешиваясь;  коней  кормили  из  рук.
Оставались позади реки, леса, деревни, города. Мужики по деревням только
выскочат, бывало, из хат посмотреть  на  войско,  а  войска  уж  и  след
простыл, лишь пыль клубится вдали. Скакали  днем  и  ночью,  делая  лишь
краткие привалы, чтобы не загнать лошадей.
   Наконец близ Козениц они наткнулись на восемь  шведских  хоругвей  во
главе с Торнешильдом. Лауданская хоругвь,  шедшая  в  авангарде,  первой
заметила неприятеля и с  ходу,  не  останавливаясь,  ринулась  в  атаку.
Следом пошел Шандаровский, за ним Вонсович, за ним Стапковский.
   Шведы, полагая, что имеют дело с партизанами, приняли бой. Через  два
часа никого из  них  не  осталось  в  живых,  некому  было  добежать  до
маркграфа и крикнуть, что это идет Чарнецкий. Восемь  шведских  хоругвей
были попросту стерты с лица земли.  Затем  победители  кратчайшим  путем
помчались к Магнушеву,  так  как,  по  донесениям  лазутчиков,  маркграф
баденский со всем своим войском находился в Варке.
   Ночью  Володыёвский  был  отправлен  в  разъезд;  ему  поручено  было
выяснить численность и местоположение войск.
   Заглобе новое поручение пришлось весьма не по вкусу,  особенно  сразу
после похода, - таких  походов,  пожалуй,  сам  славный  Вишневецкий  не
проделывал; сильно ворчал  старый  рубака,  но  все  же  три  войске  не
остался, а предпочел идти с Володыёвским.
   - Золотое было времечко под Сандомиром, - говорил он,  потягиваясь  в
седле, - знай ешь, да спи, да на осажденных шведов издали поглядывай,  а
теперь вон и к манерке приложиться некогда. Да почитайте хоть antiquorum
<Древних (лат.).>, военную науку великого Помпея и Цезаря,  -  нет,  пан
Чарнецкий новую методу выдумал. Где это слыхано, столько дней и ночей  в
седле, - этак все брюхо растрясешь. С голоду черт-те что в башку  лезет,
так вот все и чудится мне, будто звезды - это каша, а месяц - шкварка. И
это называется война! Ей-богу, так есть хочется, что  я  готов  обгрызть
уши собственному коню!
   - Завтра, даст бог, разделаемся со шведами, отдохнем.
   - По мне, уж лучше шведы, чем такая канитель!  Господи!  Господи!  Да
когда же наконец будет в Речи Посполитой мир, а у старого Заглобы теплая
лежанка и подогретое пиво... Пусть  бы  уж  и  без  сметаны...  Трясись,
старый, на кляче, трясись, пока до смерти не дотрясешься... Нет ли там у
кого табачку? Прочихаюсь, - может, хоть сон из меня выйдет... И что  это
месяц светит прямо в рот, чуть не в кишки мне заглядывает, чего  он  там
ищет, не знаю, - ничего там нету! Право же, не война, а черт знает что!
   - А вы, дядя, возьмите  да  и  съешьте  месяц,  раз  это  шкварка,  -
предложил Рох.
   - Знаешь, если б я тебя съел, можно было бы  сказать,  что  воловьего
мяса наелся, да боюсь, как бы  последнего  ума  не  лишиться  от  такого
жаркого.
   - Если я вол, а вы мой дядя, тогда кто же, дядя, вы сами?
   - Вот болван! По-твоему, Альтея оттого родила головешку, что сидела у
печи?
   - Какое мне дело до Альтеи?
   - А такое, что если ты - вол, то сначала спроси, кто твой отец, а  не
кто дядя! Вон Европу тоже бык похитил, однако  брат  ее  был  человеком,
хоть и приходился дядей ее потомству. Понимаешь?
   - Понимать не понимаю, но поесть чего-нибудь я тоже не прочь.
   - Съешь хоть черта с рогами, только отвяжись! Эй, пан Михал, что это?
Почему мы стали?
   - Варка видна, - сказал Володыёвский. - Вон  колокольня  блестит  под
луной.
   - А Магнушев мы уже проехали?
   - Магнушев остался справа. Странно, что по эту сторону  реки  нет  ни
одного шведского разъезда. Ну-ка, спрячемся вон в тех зарослях, постоим,
может, бог языка пошлет.
   И пан Михал подвел отряд к кустарнику и расположил людей в ста  шагах
справа и слева от дороги,  приказав  стоять  тихо  да  покороче  держать
поводья, чтобы ни одна лошадь не заржала.
   - Подождем, - сказал он. - Послушаем, что делается за рекой, а может,
и увидим что-нибудь.
   Стали ждать. Долгое время ничего  не  было  слышно,  кроме  соловьев,
которые самозабвенно распевали в  соседнем  ольшанике.  Усталые  солдаты
начали клевать носом, а Заглоба лег на лошадиную шею  и  заснул  крепким
оном; даже кони дремали. Прошел час. Наконец  чуткое  ухо  Володыёвского
уловило словно бы стук копыт по твердой дороге.
   - Не зевай! - бросил он солдатам.
   А сам выдвинулся из кустов поближе к дороге  и  окинул  ее  взглядом.
Дорога блестела в лунном свете, как серебряная лента, но никого не  было
видно; однако конский топот приближался.
   - Шведы, не иначе! - проговорил Володыёвский.
   И все еще крепче натянули поводья и затаили дыхание; тишину  нарушали
лишь соловьиные трели, доносившиеся из ольшаника.
   И вот на дороге показался шведский разъезд.  Всадников  было  человек
тридцать. Они ехали не спеша и не соблюдая строя, растянувшись по дороге
длинной вереницей. Солдаты  переговаривались,  иные  тихонько  напевали,
теплая майская ночь действовала даже на  очерствевшие  солдатские  души.
Ничего не подозревая, шведы прошли мимо стоявшего у  самой  дороги  пана
Михала так близко, что на него пахнуло лошадиным потом и  дымом  трубок,
которые курили рейтары.
   Наконец они исчезли за поворотом.  Володыёвский  еще  долго  стоял  и
дожидался, пока затихнет вдали стук копыт; только тогда  он  вернулся  к
отряду и сказал братьям Скшетуским:
   - А теперь мы их, как  стадо  гусей,  погоним  прямо  в  лагерь  пана
каштеляна. Только чтоб мне ни один не ушел, а то даст знать своим!
   - Ну, если и после этого дела пан Чарнецкий не позволит нам  наесться
и выспаться, - молвил Заглоба, - я отказываюсь от места и возвращаюсь  к
Сапежке. У Сапежки коли битва, так битва, зато уж когда сядешь за стол -
тут уж пир горой! Ешь, пей в три горла, пока не надоест! Это, я понимаю,