- Пленных ведут! Пленных ведут!
   А разъезд тем временем приблизился  уже  настолько,  что  можно  было
различить лица. Впереди ехал Скорашевский, кивая, по своему обыкновению,
головой и весело переговариваясь со Скшетуским; за ними  большой  конный
отряд окружал несколько десятков пехотинцев в круглых шляпах.  Это  и  в
самом деле были пленные шведы.
   При виде их шляхта не выдержала  и  бросилась  навстречу  разъезду  с
кликами:
   - Vivat Скорашевский! Vivat Скшетуский!
   Густая толпа мгновенно окружила весь отряд. Одни глазели на  пленных,
другие расспрашивали, как все случилось, третьи грозились шведам.
   - А что?!  Хорошо  вам,  собаки!  С  поляками  захотелось  повоевать?
Получили теперь поляков?
   - Дайте их нам! На сабли их! Искрошить!..
   - Что, подлецы! Что, немчура! Попробовали польских сабель?
   - Да не орите вы, как мальчишки,  а  то  пленные  подумают,  что  вам
воевать впервой! - сказал Скорашевский. - Обыкновенное это дело -  брать
на войне пленных.
   Охотники из разъезда гордо глядели на шляхту,  которая  забросала  их
вопросами.
   - Как же вы их? Легко ли они  сдались?  Или  пришлось  вам  попотеть?
Хорошо дерутся?
   - Хорошие парни, - ответил Росинский. - И долго оборонялись, но  ведь
и они не железные. Сабля и их берет.
   - Так и не могли отбиться от вас, а?
   - Напора не выдержали.
   - Вы слышите, что наши говорят: напора не выдержали! А что?  Напор  -
главное дело!
   - Помните:  только  бы  напереть!  Это  против  шведов  самое  лучшее
средство!
   Если бы в эту минуту шляхта получила приказ броситься  на  врага,  не
сдержать бы ему ее напора; но врага пока не  было  видно;  глухой  ночью
раздался вместо этого голос рожка перед форпостами.  Это  прибыл  второй
трубач с  письмом  от  Виттенберга,  в  котором  он  предлагал  воеводам
сдаться. Узнав об  этом,  толпа  шляхтичей  хотела  зарубить  гонца,  но
воеводы приняли письмо, хотя содержание его было наглым.
   Шведский генерал заявлял,  что  Карл  Густав  прислал  войска  своему
родичу Яну Казимиру на подмогу  против  казаков  и  что  шляхта  Великой
Польши должна поэтому сдаться без сопротивления. Грудзинский, читая  это
письмо, не мог сдержать порыв негодования и хлопнул кулаком по столу, но
воевода познанский мигом его успокоил.
   - А ты, пан, веришь в победу? - спросил он его.  -  Сколько  дней  мы
можем продержаться? Ужели ты хочешь быть в  ответе  за  море  шляхетской
крови, которое завтра может пролиться?
   После долгого совета решили на письмо не отвечать и ждать, что будет.
Долго ждать не пришлось. В субботу,  двадцать  четвертого  июля,  стража
дала знать, что шведское  войско  показалось  прямо  против  Пилы.  Стан
зашумел, как улей перед вылетом.
   Шляхта садилась  на  конь,  воеводы  скакали  вдоль  шеренг,  отдавая
противоречивые приказы, пока пан Владислав не принял наконец  начальство
над всем войском и не навел порядка; он выехал затем во главе нескольких
сот охотников навстречу противнику, чтобы на том берегу наездники  могли
схватиться врукопашную и польские солдаты освоились с врагом.
   Конница  с  удовольствием  шла  за  ним,  ибо   в   рукопашных   боях
схватывались обычно небольшие кучки наездников или люди выходили один на
один, а таких схваток  шляхта,  обученная  искусству  рубки,  совсем  не
боялась.  Отряд  переправился  на  тот  берег  и  остановился   в   виду
неприятеля, который все  приближался,  темнея  впереди,  словно  длинная
полоса внезапно выросшего леса. Полки  конницы,  пехоты  развертывались,
все шире заливая простор.
   Шляхта ждала, что к ней вот-вот бросятся  наездники-рейтары,  но  они
что-то не показывались. Зато на пригорках, на расстоянии нескольких  сот
шагов, остановились и засуетились небольшие  кучки  солдат,  завиднелись
среди них лошади; заметив это, Скорашевский немедленно скомандовал:
   - Налево кругом, марш-марш!
   Но не успела прозвучать команда, как на  пригорках  расцвели  длинные
белые струйки дыма, и словно стая птиц полетела со свистом между  людьми
Скорашевского, затем громовый раскат потряс воздух, и в то же  мгновение
раздались крики и стоны раненых.
   - Стой! - крикнул пан Владислав.
   Стаи птиц пролетели еще и еще раз - и  снова  свисту  вторили  стоны.
Шляхта  не  послушала  команды  начальника,  напротив,  стала  с  криком
отступать все быстрей и быстрей, взывая к небу о помощи, затем  отряд  в
мгновение ока рассеялся по равнине и  поскакал  сломя  голову  к  стану.
Скорашевский ругался - все было напрасно.
   Прогнав  с   такой   легкостью   наездников,   Виттенберг   продолжал
продвигаться вперед, пока не остановился  наконец  прямо  против  Уйстя,
перед шанцами, которые  обороняла  калишская  шляхта.  В  ту  же  минуту
заговорили польские  пушки,  однако  шведы  не  торопились  отвечать  на
пальбу. Дым спокойно и ровно  вытягивался  в  ясном  воздухе  в  длинные
струйки, а в промежутках между ними шляхта видела шведские полки, пехоту
и конницу, которые развертывались с ужасающим спокойствием,  точно  были
совершенно уверены в своей победе.
   На  пригорках  устанавливали  орудия,  рыли  окопчики,  словом,  враг
располагался, не обращая ни малейшего внимания на снаряды,  которые,  не
долетая до него, засыпали только песком и землей людей, рывших окопчики.
   Станислав Скшетуский вывел еще две хоругви калишцев,  надеясь  смелой
атакой внести замешательство в ряды шведов; но калишцы  пошли  неохотно;
отряд тотчас рассыпался в  беспорядке,  так  как  храбрецы  гнали  коней
вперед,  а  трусы  умышленно  придерживали  их.  Два  рейтарских  полка,
высланных Виттенбергом, после короткой стычки прогнали шляхтичей с  поля
боя и преследовали их до самого стана.
   Тем временем спустились сумерки, и бескровная схватка кончилась.
   Однако из пушек поляки продолжали стрелять до самой ночи, после  чего
пальба утихла; но тут в польском стане поднялся такой  шум,  что  слышно
было на другом берегу Нотеца. Все началось с  того,  что  несколько  сот
ополченцев, воспользовавшись темнотой, попытались ускользнуть из  стана.
Другие заметили это и стали грозить  беглецам  и  не  пускать  их.  Люди
схватились за сабли. Слова: "Или все, или никто!" - снова переходили  из
уст в уста. Однако с каждой минутой становилось все очевидней, что уйдут