двинется дальше.
   К Бурляю от Хмельницкого прискакали  гонцы  с  известием,  что  война
началась, и с приказом идти на Волынь со всеми полками. Сам Бурляй давно
уже рвался в Бар, он ждал только татарского  подкрепленья  -  под  Баром
мятежники последнее время  терпели  неудачу  за  неудачей.  Региментарий
Ланцкоронский, разгромив немалое число ватаг, захватил город и  поставил
в замке гарнизон. Там на поле брани полегла не одна тысяча казаков -  за
них и мечтал отомстить старый  полковник  или  хотя  бы  обратно  отбить
замок. Однако, рассказывал Куна, последний приказ Хмельницкого  идти  на
Волынь расстроил Бурляевы планы, и осада Бара  на  время  откладывается,
разве что очень будут настаивать татары.
   - Ну что, пан Михал? - говорил на следующий день Заглоба.  -  Путь  в
Бар открыт, хоть во второй раз там княжну прячь, да на  черта  нам  этот
Бар сдался! С той поры как у крамольников завелось пушек больше,  чем  у
коронного войска, я ни в Бар, ни в какую иную крепость не  верю.  Другое
меня тревожит: похоже, вкруг нас сгущаются тучи.
   -  Хорошо  б,  только  тучи!  -  ответил  рыцарь.  -  Буря   страшная
надвигается - Бурляй и татары. Представляю, как старик  удивится,  ежели
нас догонит и увидит, что мы не в Киев  вовсе,  а  в  противную  сторону
поспешаем.
   - И с радостью нам иной путь укажет. Хорошо б ему раньше черт показал
тропку, что  прямиком  ведет  в  пекло!  Давай  уговоримся,  пан  Михал:
смутьянов я на себя беру, а о татарах уж ты позаботься.
   -  Хорошо  тебе  -  мятежники  нас  за  своих  принимают,  -  ответил
Володыёвский. - С  татарами  куда  хуже  -  я  один  вижу  путь:  бежать
стремглав, чтобы из западни выскользнуть, пока не поздно. Добрых  коней,
если попадутся по дороге, покупать  надо,  чтоб  всегда  свежие  были  в
запасе.
   - В кошельке пана Лонгина и на это найдется, а не хватит,  у  Редзяна
отберем Бурляева деньги, - а теперь вперед!
   И помчались вперед, нахлестывая лошадей, - у тех даже пена  выступила
на боках и, точно снежные  хлопья,  падала  на  зеленую  степную  траву.
Проехали Дерлу и Лядаву. В Бареке Володыёвский купил новых бахматов,  но
старых не бросил - скакуны, подаренные Бурляем, были хороших кровей, так
что их решили неоседланными вести за  собою.  Вихрем  летели,  насколько
возможно сокращая привалы и ночлеги. Но  чувствовали  себя  превосходно,
даже у Елены, хоть она и  была  утомлена  дорогой,  с  каждым  днем  сил
прибывало. В яре княжна вела жизнь замкнутую, редко когда  покидая  свою
раззолоченную светлицу, чтоб поменьше встречаться с бесстыжей  Горпыной,
не слышать ее шуточек да  уговоров  -  теперь  же  от  свежего  степного
воздуха княжна быстро поправлялась  здоровьем.  Розы  расцветали  на  ее
щеках, от солнца лицо потемнело, но зато  в  глазах  появился  блеск,  и
порой, когда ветер взъерошивал ее пышные кудри, так и хотелось  сказать:
что за цыганка такая, красавица ворожея, а то и королевна  цыганская  по
раздольной степи едет - впереди цветы, позади рыцари...
   Володыёвский трудно привыкал к необычайной ее красоте, но путешествие
их сближало, и помалу он одолел свою робость. Тут  и  дар  речи  к  нему
вернулся, и веселое настроенье; частенько теперь, едучи с нею рядом,  он
рассказывал о Лубнах, но более  всего  о  своей  со  Скшетуским  дружбе,
поскольку заметил, что такие рассказы княжна всегда рада слушать;  порой
даже он поддразнивать ее принимался:
   - А знаешь, я ведь Богунов приятель и  к  нему  тебя  везу,  любезная
панна.
   А княжна, будто  в  большом  испуге,  складывала  ручки  и  тоненьким
голоском просила:
   - Не делай этого, грозный рыцарь, лучше заруби сразу.
   - Нет, нет! Прямо к нему! - сурово ответствовал рыцарь.
   - Заруби! - повторяла княжна, зажмуривая свои прелестные очи,  и  шею
подставляла.
   А  у  маленького  рыцаря  мурашки  начинали  бегать  по  телу.   "Ох,
красавица, как вино в голову ударяешь! - думал он. - Да уж ладно, чужого
пить  не  станем",  -  и  благороднейший   пан   Михал,   встряхнувшись,
пришпоривал лошадь. Но стоило ему, как  пловцу,  погрузиться  в  высокие
травы, мурашки тот же час как рукой снимало и все внимание обращалось на
дорогу: не затаилась ли где опасность, не сбились ли ненароком  с  пути,
не пахнет ли какой передрягой? И, привстав в стременах, маленький рыцарь
выставлял  пшеничные  усики  над  волнующимся  морем  травы   и   озирал
окрестность, принюхивался и прислушивался,  как  татарин,  рыскающий  по
бурьяну в Диком Поле.
   Заглоба тоже пребывал в отличнейшем расположении духа.
   - Теперь нам куда легче, чем на Кагамлыке было, - говорил он.  -  Там
мы, точно псы, высунув язык, на своих двоих драли. Помню, глотка у  меня
так пересохла, что языком доски можно было тесать, а теперь, слава богу,
и ночью отдохнуть случается, и горло промочить есть чем.
   - А помнишь, сударь, как ты меня на руках  через  воду  переносил?  -
спрашивала Елена.
   - Даст бог, и твой час придет кого-нибудь на руках носить: Скшетуский
об этом позаботится!
   - Ху-ху! - смеялся Редзян.
   - Ах, оставь, прошу, сударь, - шептала княжна, вспыхивая  и  потупляя
очи.
   Так они беседовали меж собой, коротая время в дороге.  За  Бареком  и
Елтушковом на каждом шагу встречаться стали  свежие  следы,  оставленные
жестокой войною. Там до сих пор бесчинствовали вооруженные шайки, там же
недавно жег и убивал Ланцкоронский, лишь недели две назад вернувшийся  в
Збараж. От местных жителей наши путники узнали, что Хмельницкий с ханом,
собрав все силы, двинулись на ляхов, а  верней,  на  региментариев,  чьи
войска бунтуются, желая служить только под булавой  князя  Иеремии.  Все
дружно пророчили, что теперь кому-то неизбежна  погибель:  когда  батько
Хмельницкий повстречается с Яремой, либо ляхам конец, либо казакам.  Меж
тем весь край был как огнем охвачен. Все и вся  хватались  за  оружие  и
устремлялись на север, на соединение с Хмельницким. С  низовьев  Днестра
валил Бурляй со своею ратью, а по пути в его войско, покидая крепости  и
пастбища, снимаясь с зимних квартир, вливались все новые и новые отряды,
так как повсюду получен был приказ к выступлению.  Шли  сотни,  хоругви,
полки, а рядом текла бурным потоком чернь, вооруженная  цепами,  вилами,
пиками, ножами. Конюхи и чабаны побросали свои коши, хуторяне -  хутора,
пасечники - пасеки; из приднестровских зарослей вышли дикие рыбаки, а из
дремучих лесов - ловцы зверя. Веси, местечки,  города  пустели.  В  трех
воеводствах по селам остались лишь старухи да малые дети - даже молодицы