использовала и польская кавалерия, и  казацкая  верхушка:  такая  лошадь
могла целый  день  гнаться  за  татарским  бахматом,  а  быстротою  бега
превосходила  даже  турецких  скакунов  и  лучше,  чем  они,  переносила
перемены погоды, дожди и холодные  ночи.  Пять  таких  бегунов  и  купил
Заглоба; кроме того, для себя и товарищей, а также для  княжны  раздобыл
богатые казацкие свитки. Редзян собирал вьюки.  Наконец,  тщательно  все
предусмотрев и подготовив, друзья отправились в путь, вверив себя  опеке
всевышнего и покровителя девственниц святого Миколая.
   По одежде троицу нашу легко было принять за казачьих атаманов;  их  и
впрямь частенько зацепляли  солдаты  из  польских  частей  и  сторожевых
отрядов, разбросанных до самого Каменца вдоль всей дороги, - но с  этими
без  труда  столковывался  Заглоба.  Долгое  время   ехали   по   местам
безопасным, занятым хоругвями региментария  Ланцкоронского,  который  не
спеша подвигался к Бару для присмотра за  стягивавшимися  туда  ватагами
казаков. Ни у кого уже не оставалось сомнений, что от переговоров нечего
ждать толку; над страной нависла угроза войны, хотя главные силы пока  в
действие не вступали. Срок переяславского  перемирия  истек  к  троицыну
дню. Отдельные стычки, которые по-настоящему никогда и не  прекращались,
теперь участились, и с обеих сторон ожидали только сигнала.  Меж  тем  в
степи бушевала весна. Земля, истоптанная копытами, оделась ковром трав и
цветов, выросших на останках павших воинов. Над побоищами в голубой выси
летали жаворонки, в поднебесье  с  криком  тянулись  разновидные  птичьи
стаи, на поверхность  широко  разлившихся  вод  теплый  ветерок  нагонял
сверкающую рябь, а по вечерам лягушки, блаженствуя в нагревшейся за день
воде, допоздна вели веселые разговоры.
   Казалось, сама природа жаждет заживить  раны,  утишить  боль,  могилы
укрыть под цветами. Светло было на  небе  и  на  земле,  свежо,  весело,
легко, а степь, играя красками, сверкала, как  парча,  переливаясь,  как
радуга, как польский  пояс,  на  котором  умелой  рукодельницей  искусно
соединены всяческие цвета. Степи звенели птичьими  голосами,  и  вольный
ветер гулял по ним, осушая воды, заставляя покрываться  темным  румянцем
лица.
   Как тут было не возрадоваться сердцам, не  исполниться  беспредельной
надеждой! Надежда окрылила и  наших  рыцарей.  Володыёвский  без  умолку
напевал, а Заглоба,  потягиваясь  в  седле,  с  наслаждением  подставлял
солнечным лучам спину, а однажды,  согревшись  хорошенько,  обратился  к
маленькому рыцарю с такими словами:
   - Экое блаженство! Правду сказать, после венгерского и меду  нет  для
старых костей ничего лучше солнца.
   - Всем оно приятно, - отвечал Володыёвский, - всякие animalia  <живые
существа (лат.).>, заметь, любят лежать на припеке.
   - Счастье, что в такую пору за княжной едем, - продолжал  Заглоба,  -
зимою в мороз с девушкой убегать ох как было бы тяжко.
   - Только бы она в наши руки попала, я не я буду, если кто  ее  у  нас
потом отнимет.
   - Признаюсь тебе, пан Михал, - ответил на это Заглоба, - есть у  меня
одно опасенье: как бы в случае войны татарва в тех краях не зашевелилась
и не окружила нас, - с казаками-то мы сладим. Мужичью  вовсе  ничего  не
станем объяснять. Ты заметил, они нас за старшин принимают, а  запорожец
уважает пернач, да и Богуново имя нам щитом послужит.
   - Знаю я татар, у нас на  Лубенщине  беспрестанно  с  ними  случались
стычки, а уж мы с Вершуллом ни днем, ни ночью не имели покоя, -  ответил
пан Михал.
   - И я их знаю, - молвил Заглоба. -  Помнишь,  рассказывал  тебе,  что
много  лет  провел  среди  них  и  в  большой  мог   войти   почет,   да
обасурманиваться не захотелось - пришлось плюнуть на все  блага,  а  они
еще мученической смерти предать меня хотели за то, что я главнейшего  их
муллу в истинную обратил веру.
   - А ваша милость однажды сказывал, это в Галате было.
   - В Галате своим чередом,  а  в  Крыму  своим.  Ежели  ты  полагаешь,
Галатой свет кончается,  то  небось  и  не  ведаешь,  где  раки  зимуют.
Нечестивых на свете поболе, чем детей Христовых.
   Тут в разговор вмешался Редзян.
   - Не только татары помехи чинить могут, - заметил он. - Я вам еще  не
сказал,  чего  от  Богуна  услышал:  яр  этот  стережет  нечистая  сила.
Великанша, что караулит княжну, сама могутная чародейка и  с  чертями  в
дружбе; боюсь, как бы они ее не предостерегли. Есть, правда, у меня одна
пуля, сам отливал над освященной пшеницей, - никакая другая  не  возьмет
эту ведьму, но, кроме нее, там вроде бы целые  полчища  упырей  охраняют
подходы. Придется уж  вам  позаботиться,  чтобы  мне  ничего  худого  не
сталось, а то и награда моя пропадет...
   - Ах ты, трутень! - воскликнул Заглоба. - Нет у нас иных забот, кроме
как о твоем здоровье печься! Не свернет тебе дьявол  шеи,  не  бойся,  а
хоть бы и свернул, все едино: так и так  за  свою  алчность  попадешь  в
пекло. Я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь, а еще заруби  у
себя на носу, что если Горпына могутная ведьма, то я похлеще ее  колдун,
потому как в Персии черной магии обучался. Она чертям служит,  а  они  -
мне, я бы землю на  них  мог  пахать,  да  неохота  -  о  спасенье  души
как-никак надо думать.
   - Оно верно, сударь, но на сей раз все ж употребите свою силу: всегда
лучше от опасности оградиться.
   - А я больше в правоту нашего дела верю и уповаю на милость господню,
- сказал Володыёвский. - Пусть Горпыну с Богуном  охраняют  черти,  а  с
нами ангелы небесные, против них не устоять самой  отборной  сатанинской
рати; на всякий случай я поставлю Михаилу-архангелу семь  свечей  белого
воску.
   - Ладно, и я одну добавлю, - сказал Редзян, - чтобы  их  милость  пан
Заглоба вечными муками не стращал больше.
   - Я первый тебя в ад отправлю, - ответил шляхтич, -  окажись  только,
что ты пути не знаешь.
   - Как не знаю? Добраться бы до Валадынки, а там я хоть с  завязанными
глазами... Ежели берегом к Днестру поедем, яр будет по  правую  руку,  а
узнать его проще простого: вход  валуном  загорожен.  На  первый  взгляд
кажется, туда попасть нельзя, но в камне проем есть: две  лошади  бок  о
бок проходят. Лишь бы доехать, а там никто от нас не уйдет, один  только
в этот яр вход и выход, а  стены  вокруг  высоченные,  не  перелететь  и
птице. Ведьма всякого, кто без спросу сунется,  убивает,  кругом  остовы
человеческие валяются, но Богун велел не обращать внимания, а  ехать  да
покрикивать: "Богун! Богун!.." Тогда она нас как своих примет.  А  кроме
Горпыны, там еще Черемис есть, чертовски метко из пищали стреляет. Обоих