- От меня, братец, считай, имеешь  коня  со  сбруей,  -  добавил  пан
Лонгинус.
   - Благодарю покорнейше, милостивые судари, - обрадовался слуга, -  за
добрую весть всякому по справедливости причитается магарыч, а  уж  я  не
пропью, мне только дай в руки...
   - Ох, я, кажется, не выдержу дольше, - буркнул Заглоба.
   - Значит, уехал ты из дома... - подсказал Володыёвский.
   - Уехал я, значит, из дома, -  продолжал  Редзян,  -  и  думаю:  куда
теперь? Подамся, пожалуй, в Збараж, оттуда и до Богуна рукой подать, и о
хозяине скорей разузнать можно. Еду, стало быть, сударь мой, через Белую
на  Влодаву,  и  во  Влодаве,  поскольку  лошадки  мои  устали  изрядно,
останавливаюсь передохнуть. А там аккурат ярмарка, все  постоялые  дворы
шляхтой забиты. Я к мещанам: и там шляхта! Один  только  еврей  нашелся.
"Была, говорит, у меня комната, да ее раненый шляхтич занял". -  "Оно  и
хорошо, говорю, мне не впервой перевязывать раны, а у вашего  цирюльника
небось по  случаю  ярмарки  рук  не  хватает".  Чего-то  там  еще  еврей
бормотал, будто шляхтич этот сам  себе  делает  перевязки  и  не  желает
никого видеть, но все же пошел спросить. А  тому,  видать,  хуже  стало,
велел он меня пустить. Я вхожу. Глядь: Богун на постели!
   - Ого! - воскликнул Заглоба.
   - Я страсть как перепугался, крестом себя осенил:  "Во  имя  отца,  и
сына, и святого духа", - а он  меня  тот  же  час  признал,  обрадовался
ужасно - я ж у него в друзьях числюсь - и говорит: "Ты мне богом послан!
Теперь уж я не помру". А я говорю: "Что ваша милость здесь делает?" -  а
он палец ко рту; потом только рассказал о своих  приключениях:  как  его
Хмельницкий  к  их  величеству  королю,  тогда  еще  королевичу,  из-под
Замостья отправил и как пан поручик Володыёвский в Липкове его  чуть  не
зарубил насмерть.
   - Уважительно меня вспоминал? - спросил маленький рыцарь.
   - Ничего не могу сказать, сударь мой:  уважительно,  очень  даже.  "Я
говорит, думал, экий поскребыш! Щенок, говорит, думал,  а  он,  говорит,
витязь чистой воды, чуть меня не располовинил". Зато когда пана  Заглобу
вспоминал, ух, и скрежетал зубами: мол, ваша  милость  его  на  поединок
подначил!..
   - Дьявол с ним! Он мне теперь не страшен! - ответил Заглоба.
   - И снова мы с ним как два дружка стали, - продолжал Редзян. - Ба! Он
еще больше ко мне расположился, все рассказал: как был к смерти  близок,
как его в Липкове приютили в барской усадьбе, за шляхтича посчитав, а он
назвался паном  Гулевичем  с  Подолья,  как  его  выхаживали,  всяческую
оказывая доброту, за что он благодетелям своим  в  вечной  благодарности
поклялся.
   - А что же он во Влодаве делал?
   - Стал на Волынь пробираться,  но  в  Парчове  телега  вместе  с  ним
перевернулась и раны открылись, пришлось остаться,  хотя  страшно  было,
потому что там с ним  легче  легкого  расправиться  могли.  Он  мне  сам
сказал: "Меня, говорит,  с  письмами  послали,  а  теперь  доказательств
никаких не осталось, разве что пернач; прознай шляхта, кто я  таков,  не
сносить бы мне головы, да  что  шляхта  -  первый  бы  встречный  солдат
вздернул, ни у кого не спросившись". Помню, сказал он так, а я ему: "Оно
и хорошо, говорю, знать, что первый встречный тебя готов  вздернуть".  А
он мне: "Это еще почему?" - "А потому,  говорю,  что  осторожность  надо
блюсти и в разговоры ни с кем не вступать, а  я  вашей  милости  служить
готов". Он меня благодарить, награду  пообещал:  за  мной,  говорит,  не
пропадет. "Сейчас, говорит, у меня денег нету, но драгоценности все, что
при мне, - твои, а потом, говорит, я тебя золотом обсыплю, только  окажи
мне еще одну услугу".
   - Ага, похоже, скоро до княжны доберемся! - заметил Володыёвский.
   - Воистину так, сударь мой, но  уж,  дозвольте,  я  все  по  порядку.
Услыхал я, стало быть, что денег у него при себе нет,  и  тотчас  всякую
потерял жалость. "Погоди, думаю, я тебе окажу  услугу!"  А  он  говорит:
"Болен я, последние силы оставили, а путь впереди опасный и долгий.  Мне
бы, говорит, до Волыни добраться, до своих - благо отсюда недалеко, -  а
на Днестр ехать я никак не могу, не выдюжу,  говорит,  к  тому  ж  через
вражеский край, мимо замков и войск пробиваться надо, - езжай-ка  вместо
меня ты лучше". Я, конечно, спрашиваю: "А куда ехать?"  А  он  мне:  "За
Рашков,  она  там  у  сестры  Донцовой,  Горпыны-колдуньи,  укрыта".   Я
спрашиваю: "Княжна, что ли?" -  "Да,  говорит,  княжна.  Я  ее  от  глаз
людских в эту глухомань спрятал, но ей там хорошо, она там, как  княгиня
Вишневецкая, на золотой парче почивает".
   - Не тяни бога ради, говори скорее! - вскричал Заглоба.
   -  Поспешишь,  людей  насмешишь!  -  ответил  Редзян.  -  Я  чуть  не
подпрыгнул от радости, такое услыша, но виду  не  показал  и  спрашиваю:
"Подлинно она там? Твоя милость небось давно уже ее туда  отправил?"  Он
стал божиться, что Горпына, верная его сука, и  десять  лет  ее  стеречь
будет до его возвращенья и что княжна, как бог  свят,  и  посейчас  там,
потому как туда ни ляхам не добраться, ни татарам, ни казакам, а Горпына
приказу, хоть умри, не нарушит.
   Во все  время  рассказа  Редзяна  Заглоба  дрожал  как  в  лихорадке,
маленький  рыцарь  радостно  кивал  головою,  а   Подбипятка   поминутно
устремлял глаза к небу.
   - Что она там, сомнения нету, - продолжал  слуга,  -  и  лучшее  тому
доказательство, что он меня к ней отправил. Но я  поначалу  отказывался,
чтобы себя невзначай не выдать. "А мне-то зачем, спрашиваю, ехать?" А он
на это: "Затем, что я сам не могу. Если,  говорит,  доберусь  на  Волынь
живой, прикажу отвезти себя в Киев, там наши казаки  верховодят,  а  ты,
говорит, поезжай и вели  Горпыне  туда  же  ее  доставить,  в  монастырь
Святой-Пречистой".
   - Ага! Не к Миколе Доброму, значит! -  возопил  Заглоба.  -  Я  сразу
сказал, что Ерлич по злобе соврал, поганец!
   - К Святой-Пречистой! - продолжал Редзян. - "Перстень, говорит,  тебе
дам и нож и пернач. Горпына поймет, что это значит, у нас  уговор  такой
был, а ты, говорит, мне самим богом послан: она и тебя знает и,  что  ты
мой лучший друг, слыхала. Оттуда поедете вместе; казаков бояться нечего,
татар же остерегайтесь: заметите где, стороной обходите -  они  ведь  на
пернач глядеть не станут. Деньги, говорит, дукаты,  в  яру  закопаны  на
всякий случай - ты их, говорит, вырой. По дороге одно тверди:  "Богунова
жена едет!" - ни в чем вам  не  будет  отказу.  Впрочем,  с  ведьмой  не
пропадете,  только  ты  согласись  ехать;  кого   еще,   говорит,   мне,
горемычному, посылать, кому в  чужом  краю,  когда  одни  враги  кругом,
довериться можно?" Так он меня, любезные судари, упрашивал,  только  что