региментарии побеждены будут под Збаражем!
   - Еще немного они продержатся, - небрежно заметил Радзеёвский.
   - Помолчал бы, любезный староста, когда ничего  хорошего  сказать  не
можешь.
   - А я как раз хотел дать совет, ваше величество.
   - Какой же?
   - Отправить надобно кого-нибудь под Збараж будто  к  Хмельницкому  на
переговоры. Посол и узнает, там ли хан, а по возвращении расскажет.
   - Нельзя этого делать, - ответил король. - Теперь, когда  Хмельницкий
объявлен мятежником и за его голову  назначена  награда,  а  запорожская
булава  отдана  Забускому,  не  гоже  нам  с  Хмельницким   вступать   в
переговоры.
   - Значит, к хану надо послать, - сказал староста.
   Король обратил вопрошающий взор на канцлера, который поднял  на  него
свои строгие голубые глаза и сказал:
   - Совет недурен, да Хмельницкий, вне всякого сомнения, посла задержит
и все старания пропадут напрасно.
   Ян Казимир махнул рукой.
   - Мы видим, - медленно произнес он, - что  вам  предложить  нечего  -
выслушайте тогда наше решенье. Я прикажу  трубить  поход  и  поведу  все
войско на Збараж. Да свершится воля божия! Так и узнаем, там ли хан  или
нет его.
   Канцлер  знал,  сколь  безудержной  отвагой  обладал  король,  и   не
сомневался, что сказанное исполнит. С другой стороны, из опыта ему  было
известно, что, если государь  что-нибудь  замыслит  и  станет  на  своем
упорствовать, никакие отговоры его не поколеблют. Потому он  и  не  стал
сразу противиться, даже похвалил самую мысль, но спешить не посоветовал,
доказывая, что можно то же самое сделать завтра или день спустя, - а тем
временем  вдруг  да  прибудут  добрые  вести.  С  каждым   днем   должен
усугубляться разброд среди черни, напуганной неудачами  под  Збаражем  и
слухами о приближении королевского войска. Смута растает от сияния имени
его величества, как снег от солнечных  лучей,  -  но  на  это  требуется
время. В руках же монаршьих судьба всей Речи Посполитой, и, будучи перед
богом и потомками  за  нее  в  ответе,  он  не  вправе  подвергать  себя
опасности, тем паче что, случись беда, збаражским войскам  уже  неоткуда
будет ждать спасенья. Канцлер говорил  долго  и  выразительно:  образцом
краснословия могли бы послужить его речи. И в  конце  концов  он  убедил
короля, хотя и утомил. Ян Казимир  опять  откинулся  на  спинку  кресла,
пробормотав нетерпеливо:
   - Делайте, что хотите, лишь бы завтра у меня был язык.
   И снова настало молчанье. За окном повисла огромная золотая луна,  но
в покое потемнело - свечи успели обрасти нагаром.
   - Который час? - спросил король.
   - Скоро полночь, - ответил Радзеёвский.
   - Не буду сегодня ложиться. Объеду лагерь, и вы со мною. Где Убальд и
Арцишевский?
   - В лагере. Пойду скажу, чтобы подали лошадей, - ответил староста.
   И направился к двери. Вдруг  в  сенях  сделалось  какое-то  движение,
послышался громкий разговор, торопливые шаги, наконец дверь распахнулась
настежь, и вбежал запыхавшийся Тизенгауз, королевский стремянный.
   - Всемилостивейший король! - воскликнул он. -  Гусарский  товарищ  из
Збаража пришел!!
   Король вскочил с кресла,  канцлер  тоже  поднялся,  и  из  уст  обоих
вырвалось одновременно:
   - Быть не может!
   - Истинно так! Стоит в сенях.
   - Давай его сюда! - вскричал король, хлопнув в ладоши. - Пусть снимет
с души тяжесть!
   Тизенгауз скрылся за дверью, и через минуту  вместо  него  на  пороге
показалась незнакомая высокая фигура.
   - Подойди, любезный сударь! - восклицал король. -  Ближе!  Ближе!  Мы
рады тебя видеть!
   Рыцарь подошел к  самому  столу;  наружность  его  была  такова,  что
король, канцлер и староста ломжинский попятились в изумленье. Перед ними
стояло страшное существо, более похожее на призрак, нежели на  человека:
изодранные в  клочья  лохмотья  едва  прикрывали  его  истощенное  тело,
посинелое лицо измазано было в крови и грязи, глаза горели  лихорадочным
блеском, черная всклокоченная  борода  закрывала  грудь;  трупный  запах
распространялся вокруг него, а ноги так дрожали, что  он  принужден  был
опереться о стол.
   Король и оба вельможи смотрели на него широко раскрытыми  глазами.  В
эту минуту  дверь  отворилась  и  гурьбою  вошли  сановники,  военные  и
гражданские: генералы Убальд и Арцишевский, подканцлер литовский Сапега,
староста жечицкий, каштелян  сандомирский.  Все,  остановясь  за  спиной
короля, уставились на пришельца, король же спросил:
   - Кто ты?
   Несчастный раскрыл было рот, попытался ответить,  но  судорога  свела
ему челюсть, подбородок задрожал, и он сумел прошептать только:
   - Из... Збаража!
   - Дайте ему вина! - раздался чей-то голос.
   В мгновение ока подан был полный кубок -  незнакомец  с  усилием  его
опорожнил. Меж тем канцлер  сбросил  с  себя  плащ,  подбитый  мехом,  и
накинул ему на плечи.
   - Можешь теперь говорить? - спросил король спустя некоторое время.
   - Могу, - немного увереннее ответил рыцарь.
   - Кто ты?
   - Ян Скшетуский... гусарский поручик...
   - В чьей службе?
   - Русского воеводы.
   Шепот пробежал по зале.
   - Что у вас? Что слышно?  -  с  лихорадочной  торопливостью  вопрошал
король.
   - Беда... голод... сплошь могилы...
   Король закрыл глаза рукою.
   - Господи Иисусе! Господи Иисусе! - тихо повторял он.
   Потом продолжил расспросы:
   - Долго еще сможете продержаться?
   - Пороха нет. Враг у самых валов...
   - Много его?
   - Хмельницкий... Хан со всеми ордами.