заточение в Кириллов Белозерский монастырь; но он с товарищами своими, попом
Варлаамом и клирошанином Мисаилом Повадиным, ушел в  Литву.  И  мы  дивимся,
каким обычаем такого вора в ваших государствах приняли и  поверили  ему,  не
пославши к нам за верными вестями. Хотя бы тот  вор  и  подлинно  был  князь
Димитрий Углицкий, из мертвых воскресший, то он не от законной,  от  седьмой
жены". Годунов требовал, чтобы король велел казнить Отрепьева  и  советников
его. От имени короля объявили Огареву,  что  Димитрий  не  получает  никакой
помощи от польского правительства и помощники его будут  наказаны.  Патриарх
Иов отправил от себя Афанасья Пальчикова к князю Острожскому убеждать его во
имя православия не помогать расстриге; князь отпустил Пальчикова без ответа.
Наконец патриарх и все духовенство отправили Андрея Бунакова  к  духовенству
польскому с увещанием не благоприятствовать смуте: Бунаков был  задержан  на
границе в Орше.
   Лжедимитрий не остался в долгу у Годунова и  послал  к  нему  грамоту,  в
которой прописывал его преступления и увещевал к покаянию: "Жаль нам, что ты
душу свою, по образу божию сотворенную, так осквернил  и  в  упорстве  своем
гибель ей готовишь: разве не знаешь, что ты смертный человек?  Надобно  было
тебе,  Борис,  удовольствоваться  тем,  что  господь  бог  дал,  но  ты,   в
противность воли божией, будучи нашим подданным, украл у нас  государство  с
дьявольскою  помощию.  Сестра  твоя,  жена  брата  нашего,  доставила   тебе
управление всем государством, и ты, пользуясь тем, что брат наш  по  большей
части занимался службою  божиею,  лишил  жизни  некоторых  могущественнейших
князей под разными предлогами, как-то князей Шуйских, Ивана и Андрея,  потом
лучших горожан столицы нашей и людей, приверженных к Шуйским,  царя  Симеона
лишил  зрения,  сына  его  Ивана  отравил;  ты  не  пощадил  и  духовенства:
митрополита Дионисия сослал в монастырь, сказавши брату нашему Феодору,  что
он внезапно умер, а нам известно, что он и до сих пор жив и что ты  облегчил
его участь по смерти брата нашего; погубил ты и  других,  которых  имени  не
упомним, потому что мы были тогда не в совершенных летах. Но хотя мы были  и
малы, помнишь, однако, сколько раз в грамотах своих мы тебе напоминали, чтоб
ты подданных наших не губил; помнишь, как мы  отправили  приверженца  твоего
Андрея Клешнина, которого прислал к нам в Углич брат наш Феодор  и  который,
справив посольство, оказал к нам неуважение, в надежде  на  тебя.  Это  было
тебе очень не по нраву, мы были тебе препятствием к достижению  престола,  и
вот, изгубивши вельмож, начал ты острить нож  и  на  нас,  подготовил  дьяка
нашего Михайлу Битяговского и 12 спальников с  Никитою  Качаловым  и  Осипом
Волоховым, чтобы нас убили; ты думал, что заодно с ними  был  и  доктор  наш
Симеон,  но  по  его  старанию  мы  спасены  были  от  смерти,   тобою   нам
приготовленной. Брату нашему ты сказал, что мы сами  зарезались  в  припадке
падучей болезни; ты знаешь, как брат наш горевал об этом; он  приказал  тело
наше в Москву принести, но ты подговорил патриарха, и тот  стал  утверждать,
что не следует тело самоубийцы  хоронить  вместе  с  помазанниками  божиими;
тогда брат наш сам хотел ехать на похороны в Углич, но ты сказал ему, что  в
Угличе поветрие большое, а с другой стороны подвел крымского  хана:  у  тебя
было вдвое больше войска, чем у неприятеля, но ты расположил его в обозе под
Москвою и  запретил  своим  под  смертною  казнию  нападать  на  неприятеля;
смотревши три дня в глаза татарам, ты отпустил их на свободу, и хан вышел за
границы нашего государства, не сделавши ему никакого вреда;  ты  возвратился
после этого домой и только на третий день пустился за ним в погоню. А  когда
Андрей Клобуков перехватал зажигальщиков и они объявили,  что  ты  велел  им
жечь Москву, то ты научил их оговорить  в  этом  Клобукова,  которого  велел
схватить и на пытке замучить. По смерти брата нашего  (которую  ты  ускорил)
начал ты подкупать большими деньгами убогих, хромых, слепых, которые повсюду
начали кричать, чтобы ты был царем; но когда ты воцарился, то  доброту  твою
узнали Романовы, Черкасские, Шуйские. Опомнись и злостью своей  не  побуждай
нас к большому гневу; отдай нам наше, и мы тебе, для бога, отпустим все твои
вины и место тебе спокойное назначим: лучше тебе на  этом  свете  что-нибудь
претерпеть, чем в аду вечно гореть за столько душ, тобою погубленных".
   Что  же  делал  Борис,  как  приготовлялся  к  борьбе,  в  которой  одних
материальных сил было недостаточно? Новый  враг  был  не  хан  крымский,  не
король польский или шведский: развертывая свиток, исписанный преступлениями,
вскрывая душу царя, страшный враг звал его на суд божий. В  Москве  патриарх
Иов и князь Василий Шуйский уговаривали народ не верить слухам  о  царевиче,
который действительно погиб в Угличе, и он, князь Шуйский, сам погребал его,
а идет вор Гришка Отрепьев под царевичевым именем.  Но  народ  не  верил  ни
патриарху, ни Шуйскому; в толпе слышались слова: "Говорят они это  поневоле,
боясь царя Бориса, а Борису нечего  другого  говорить;  если  этого  ему  не
говорить, так надобно царство оставить и  о  животе  своем  промышлять".  По
областям только в январе 1605 года патриарх разослал духовенству приказ петь
молебны,  чтоб  господь  бог  отвратил  свой  праведный  гнев,  не  дал   бы
Российского государства и Северской области  в  расхищение  и  плен  поганым
литовским людям, не дал бы их в  латинскую  ересь  превратить.  Велено  было
читать в церквах народу, что "литовский король Жигимонт  преступил  крестное
целование и, умысля  с  панами  радными,  назвал  страдника,  вора,  беглого
чернеца расстригу, Гришку Отрепьева, князем  Димитрием  Углицким  для  того,
чтоб им бесовским умышлением своим в  Российском  государстве  церкви  божии
разорить, костелы латинские и люторские поставить, веру христианскую попрать
и православных христиан в латинскую и люторскую ересь привести и погубить. А
нам и вам и всему миру подлинно ведомо,  что  князя  Димитрия  Ивановича  не
стало на Угличе тому теперь 14 лет, и теперь  лежит  на  Угличе  в  соборной
церкви; на погребении его  была  мать  его  и  ее  братья,  отпевал  Геласий
митрополит с освященным собором, а великий государь  посылал  на  погребение
бояр своих, князя Василья Ивановича Шуйского с товарищами. И то не явное  ли
их злодейское умышленье, воровство и бесовские мечты? Статочное ли то  дело,
что князю Димитрию из  мертвых  воскреснуть  прежде  общего  воскресения?  А
делают это Сигизмунд король и паны радные своим умышленном  для  того,  чтоб
Северской земли городов доступить к Литве, для того страдника назвали князем
Димитрием; а страдник этот расстрига, ведомый вор, в мире  звали  его  Юшком
Богданов сын Отрепьев, жил  у  Романовых  во  дворе,  и,  заворовавшись,  от
смертной казни постригся в чернецы,  был  по  многим  монастырям,  в  Чудове
монастыре в дьяконах, да и у меня, Иова патриарха,  во  дворе  для  книжного
письма побыл в дьяконах  же;  а  после  того  сбежал  с  Москвы  в  Литву  с
товарищами, чудовскими чернецами, с попом Варлаамом Яцким да с  клирошанином
Мисаилом  Повадиным;  был  тот  Гришка  Отрепьев  в  Киеве,  в  Печерском  и
Никольском  монастырях  в  дьяконах,  потом  отвергся   христианской   веры,
иноческий образ попрал, платье с  себя  чернеческое  скинул  и  уклонился  в
латинскую ересь, впал в чернокнижие и ведовство и по призыванию бесовскому и
по умышлению короля Сигизмунда и литовских людей  стал  Димитрием  царевичем
ложно называться. Товарищи его воры, которые за  рубеж  его  проводили  и  в
Литве с ним знались, чернец Пимен да чернец Венедикт, да Ярославец  Степанко