"Прежде, при царе Борисе, он, князь Дмитрий Пожарский, доводил на меня  ему,
царю Борису, многие затейные доводы, будто бы я, сходясь с Голицыными  да  с
князем Татевым, про него, царя Бориса, рассуждаю и  умышляю  всякое  зло;  а
мать князя Дмитрия, княгиня Марья, в то же время доводила  царице  Марье  на
мою мать, будто  моя  мать,  съезжаясь  с  женою  князя  Василия  Федоровича
Скопина-Шуйского, рассуждает про нее, царицу Марью, и  про  царевну  Аксинью
злыми словами. И за эти затейные доводы царь Борис и  царица  Марья  на  мою
мать и на меня положили опалу и стали гнев держать без сыску".
   Подан был донос на Романовых. Летопись рассказывает  дело  так:  дворовый
человек и казначей боярина Александра Никитича  Романова,  Второй  Бартенев,
пришел тайно к дворецкому Семену Годунову и  объявил,  что  готов  исполнить
волю царскую над господином своим. Семен по приказу царя наклал с Бартеневым
в мешки разных кореньев и велел Бартеневу положить их в кладовую  Александра
Никитича. Исполнивши это, Бартенев явился с доносом,  что  у  господина  его
припасено отравное зелье. Царь послал окольничего  Салтыкова  обыскать;  тот
нашел мешки и привез их  прямо  на  двор  к  патриарху;  собрано  было  туда
множество  народа,  пред  которым  высыпали  коренья  из   мешков.   Привели
Романовых, Федора Никитича с братьями.  Многие  бояре  пышали  на  них,  как
звери, и кричали; обвиненные не  могли  ничего  отвечать  от  многонародного
шума. Романовых отдали под  стражу  вместе  со  всеми  родственниками  их  и
приятелями  -  князьями  Черкасскими,   Шестуновыми,   Репниными,   Сицкими,
Карповыми. Федора Никитича с братьями и племянника их князя Ивана Борисовича
Черкасского приводили не раз к пытке; людей их, мужчин и  женщин,  пытали  и
научали, чтоб они что-нибудь сказали на господ  своих,  но  они  не  сказали
ничего. Долго держали обвиненных за приставами в Москве, наконец в нюне 1601
года  состоялся  приговор  боярский:  Федора  Никитича  Романова,   человека
видного, красивого, ловкого, чрезвычайно любимого народом, постригли  и  под
именем Филарета послали в  Антониев  Сийский  монастырь;  жену  его  Аксинью
Ивановну также постригли и под именем Марфы сослали  в  один  из  заонежских
погостов; ее мать, Шестову, - в Чебоксары, в монастырь; Александра  Никитича
- в Усолье-Луду, к Белому морю; Михаилу Никитича  -  в  Пермь,  в  Ныробскую
волость; Ивана Никитича - в Пелым; Василия Никитича - в Яренск; мужа  сестры
их, князя Бориса Черкасского, с женою и с  племянниками  ее,  детьми  Федора
Никитича,  пятилетним  Михаилом  и  маленькою  сестрою  его,  с  теткою  их,
Настасьею Никитичною, и с женою Александра Никитича -  на  Белоозеро;  князя
Ивана Борисовича Черкасского - в Малмыж, на Вятку; князя Ивана Сицкого  -  в
Кожеозерский монастырь;  других  Сицких,  Шестуновых,  Репниных  и  Карповых
разослали по разным дальним городам.
   Только двое из братьев Романовых пережили свое несчастие - Филарет и Иван
Никитичи. В  смерти  остальных  упрекают  Годунова,  но  несправедливо,  как
свидетельствует дошедшее до нас дело о ссылке их. Из этого дела узнаем,  что
с Васильем Никитичем был отправлен человек его для  прислуги;  приставу  дан
был такой наказ: "Везти дорогою Василья бережно, чтоб он с дороги не ушел  и
лиха никакого над собою не сделал; беречь, чтобы  к  нему  на  дороге  и  на
станах никто не приходил и не разговаривал ни о чем и грамотами не ссылался;
а кто придет к Василью и станет с ним разговаривать или принесет письмо,  то
этого человека с письмом  схватить  и  прислать  в  Москву  или,  расспрося,
отписать к государю; а кто доведется до пытки, тех  пытать  и  расспрашивать
подлинно. Приехавши в Яренск, занять для себя и для Василья двор в городе от
церкви, от съезжей избы и от жилых дворов подальше; если такого  двора  нет,
то, присмотря место, велеть двор поставить подальше от жилых дворов да чтобы
прохожей дороги мимо двора не было. На дворе велеть  поставить  хоромы:  две
избы да сени, да леть, да погреб, чтоб около двора была  городьба.  С  двора
Василья и детины его никуда не спускать, и беречь накрепко, чтобы к  Василью
и к человеку его никто не подходил. Корму Василью  давать  с  человеком:  по
калачу да по два хлеба денежных; в мясные дни - по две части говядины да  по
части баранины; в рыбные дни - по два блюда рыбы,  какая  где  случится,  да
квас житный; на корм послано сто рублей денег. Что Василий станет  говорить,
о том пристав должен отписать государю".
   Исполняя последние слова наказа,  пристав  Некрасов  писал  царю:  "Едучи
дорогою, твой государев злодей и изменник со мною  ничего  не  разговаривал,
только украл у меня на Волге цепной ключ и кинул его в воду, чтоб я  его  не
ковал, и хотел у меня убежать, но я другой ключ прибрал и цепь, и железа  на
Василья положил за его воровство; приехавши в Яренск, он со мною  воровством
говорил: "Погибли мы напрасно, без вины, к государю в наносе,  от  своей  же
братии; они на нас наносили, сами не зная, что делают,  и  сами  они  помрут
скоро, прежде нас".
   Скоро обоих братьев, Василия и Ивана, соединили  вместе  в  одном  городе
Пелыме, когда Василий был уже при последнем издыхании от зверства  пристава,
что приставы поступали своевольно, без царского приказа,  видно  из  грамоты
Борисовой к ним: "По нашему указу Ивана и Василия Романовых  ковать  вам  не
ведено: вы  это  сделали  мимо  нашего  указа".  Пристав,  оправдывая  себя,
доносил, что он ковал Василия,  слыша  многие  разговорные  речи,  например,
пристав стал говорить Василью: "Кому божиим милосердием, постом, молитвою  и
милостынею бог дал царство, а вы, злодеи, изменники хотели  царство  достать
ведовством  и  кореньем".  Василий  отвечал  на  это  с  насмешкою:  "Не  то
милостыня, что мечут по улицам; добра та милостыня,  дать  десною  рукою,  а
шуйца не ведала бы". О смерти Василия пристав доносил так:  "Взял  я  твоего
государева изменника Василья Романова больного, чуть живого, на цепи, ноги у
него опухли; я для болезни его цепь с него снял, сидел у него брат его  Иван
да человек их Сенька; и я ходил к нему и попа пускал; умер он 15 февраля,  и
я похоронил его, дал по нем трем  попам  да  дьячку,  да  пономарю  двадцать
рублей. А изменник  твой  Иван  Романов  болен  старою  болезнию,  рукою  не
владеет, на  ногу  немного  прихрамывает".  После  этого  Иван  Никитич  был
переведен в Уфу, а потом вместе с  князем  Иваном  Черкасским  отправлен  на
службу в Нижний Новгород, причем царь наказывал приставу: "Едучи  дорогою  и
живучи в Нижнем Новгороде, ко князю  Ивану  и  к  Ивану  Романову  бережение
держать большое, чтоб им нужды ни в чем никакой отнюдь не было и жили б  они
и ходили свободны". И о княгине Черкасской, жившей с детьми Федора  Никитича
на Белоозере, царь повторял несколько раз: "Чтоб им  всем  в  еде,  питье  и
платье никакой нужды не было". Скоро Иван Никитич с князем Иваном Черкасским
возвращены были в Москву, а княгиня Черкасская с детьми  Федора  Никитича  и
женою Александра Никитича  переведены  в  уезд  Юрьева-Польского,  в  отчину
Федора Никитича, причем  царь  опять  наказывал  приставу:  "Чтобы  дворовой
никакой нужды не было: корму  им  давать  вдоволь,  покоить  всем,  чего  ни
спросят, а не так бы делал, как писал прежде, что яиц  с  молоком  даешь  не
помногу; это ты делал своим воровством и хитростию; по нашему  указу  велено
тебе давать им еды и питья во всем вдоволь, чего ни захотят".
   О Филарете Никитиче пристав Воейков доносил:  "Твой  государев  изменник,
старец Филарет Романов, мне говорил: "Государь  меня  пожаловал,  велел  мне