боится ни хана, ни султана,  что  рати  его  бесчисленны.  Борис  приказывал
отпускать крымских гонцов так, чтоб новые города: Оскол, Валуйки, Борисов  -
были в стороне, чтоб они шли не близко  тех  городов,  не  видали  их  и  не
рассматривали; провожатых с ними  из  Ливен  не  посылать,  потому  что  они
провожатых бьют и в полон берут. Летом  1601  года  в  новый  Борисов  город
послан был окольничий Бутурлин для размена  русских  и  крымских  послов;  в
послах должен был идти князь Григорий Волконский; со  стороны  хана  приехал
известный уже нам  Ахмет-паша  Сулешов;  переговоры  происходили  на  мосту,
который был наведен на Донце. Когда Бутурлин сказал  Ахмет-паше,  что  князь
Волконский везет к хану деньгами больше 14000 рублей, то Ахмет  отвечал:  "В
прежние годы посылывано больше того и в  последний  раз,  как  я  на  Ливнах
разменивал послов, было послано больше: что это за любовь, час от  часу  все
убавлять? Привезши  казну  несполна,  хотите  меня  к  шерти  привести;  ваш
государь к царю писал, что по цареву запросу все сполна послано и мне  шерти
не давать". Бутурлин отвечал, что  царь  Борис  на  преславных  государствах
учинился внове, государь мудрый,  храбрый,  милосердый,  такого  милостивого
государя в Русском царстве  не  бывало:  объявляя  свое  царское  милосердие
всяким ратным людям для своего царского  венца  и  для  своего  многолетнего
здоровья и для блаженной памяти царя Феодора Ивановича,  пожаловал  на  один
год три жалованья, а что было казны прежних государей и что было его прежней
казны, все роздал и никаких податей брать не велел; а что в казне  осталось,
то прислал к хану. Пусть, продолжал Бутурлин, хан даст шерть и соблюдает ее;
а если он захочет это сделать обманом, на своем слове и на правде не устоит,
то государь наш сам своею  царскою  персоною,  со  всеми  своими  несчетными
ратями, русскими, татарскими и немецкими, против царя пойдет  и  станет  над
ним своего дела искать, где царь ни будет. Ахмет сказал на это: "Я знаю, что
государь ваш милостивый и дородный, захочет какую  недружбу  своему  недругу
мстить, и ему все можно сделать". Но, и  признав  могущество  Бориса,  Ахмет
никак не хотел давать шерти, потому что денег было мало, и  Бутурлин  должен
был разменяться послами без шерти. После размена Бутурлин звал Ахмет-пашу  к
себе в шатер за получением царского жалованья,  но  Ахмет  не  пошел.  Тогда
князь Волконский, уже бывший с ним  за  Донцом,  дал  знать  Бутурлину,  что
Ахмет-паша двинулся с места, говорит, что ему царского  жалованья  не  дали,
так он хочет  государеву  казну,  что  с  послами,  взять,  а  самих  послов
покинуть. Бутурлин испугался,  возобновил  переговоры,  и  решили  поставить
шатер на мосту, на том месте, где прежде сходились, и в шатре  Ахмету  взять
жалованье.
   Но хан не отказался дать шерти и прислать клятвенную грамоту в  Москву  с
послом своим Ахмет-Челибеем, причем писал Борису: "Вы на правде  не  стоите:
донские козаки дважды уже в нашу землю  приходили  и  улусы  наши  побрали".
Очень любопытна тайная грамота Казы-Гирея Борису, в  которой  хан  старается
убедить царя, чтоб тот не строил крепостей в степи: "Теперь, - пишет хан,  -
ты города поставил, и этими городами к нашему государству близко подошел,  а
те места, которые по Донцу, наших улусов угодья. Будь  тебе,  брату  нашему,
ведомо: турский государь на ваше государство как ни помыслит  рать  послать,
так я ему отговариваю тем, что место дальнее и  пешей  его  рати  до  вашего
государства не дойти, чем ему и запрещаю; а только он сведает, что  к  вашим
городам близко и дойти можно, то он будет вашим государствам вредить. И тебе
бы вперед гораздо помыслить: если дальше тех  городов,  которые  поставлены,
станете подвигаться, то это шерть и добро порушит. Татарские князья и лучшие
люди нам говорят: русские города к нам близко поставлены, и если между  нами
будет недалеко, то нашим людям с русскими людьми нельзя не  задираться".  На
это дан был ответ: "Турского рать  великому  государю  не  страшна;  великий
государь может стоять против всех своих недругов, а рати у  государя  нашего
несчетно. Города поставлены на поле для воров черкас, потому что многие воры
черкасы  и  донские  козаки  послов  и  гонцов  громили;  а  как  те  города
поставлены, то теперь послам, посланникам и гонцам  дорога  чиста,  государя
вашего улусам от тех городов убытка нет, а только прибыль, что уже тут  воры
черкасы больше не живут".
   Перемена отношений ясно высказывалась во всем:  когда  Борис  должен  был
клясться в соблюдении мирных условий, то велел  быть  Ахмет-Челибею  у  себя
наедине, взял в руки книгу и, подержав ее, сказал: "Это наша большая клятва,
больше ее у нас не бывает", и отдал книгу боярину Семену Никитичу  Годунову.
Ахмет-Челибей ударил челом о землю и говорил: "Когда государь наш Казы-Гирей
перед вашим послом, князем Григорием  Волконским,  прямую  шерть  учинил  на
коране, то князь Волконский велел эту книгу смотреть толмачу своему; со мною
Казы-Гирей для такого же дела прислал дьяка грека; и в том как ты, государь,
повелишь". Борис отвечал: "Сказывал я тебе, что мы такой  клятвы  не  давали
никогда, как теперь брату своему дали; с которыми великими государями бывает
у нас мирное постановление, то с их послами утверждают бояре наши окольничие
и думные дьяки, а большим укреплением царское слово бывает, то и  правда.  А
теперь, желая крепить братство с Казы-Гиреем свыше всех государей, велели мы
тебе быть у себя наедине, только теперь при нас сродник (и указал на боярина
Семена Никитича) да ближний дьяк Афанасий Власьев, потому  что  все  большие
дела тайные". Посол должен был удовольствоваться этим объяснением.
   То, что Борис подержал книгу  в  руках,  разумеется,  не  мешало  донским
козакам нападать  на  крымцев;  хан  требовал  у  московского  посла,  князя
Борятинского, чтоб тот или сам поехал,  или  послал  кого-нибудь  к  козакам
унять их и взять у них пленных татар, Борятинский отвечал с сердцем, что  он
послан не для того, чтоб унимать козаков и полон отыскивать. За такой  ответ
хан выслал его из Крыма, но и это не имело  никаких  неприятных  последствий
для Москвы, и сношения возобновились.
   Мирных сношений с Турцией не было при Борисе. Как прежде при царе Феодоре
Борис помог Австрийскому двору казною против турок, так  теперь  помогал  он
против них единоверному воеводе молдавскому Михаилу; кроме денег на  военные
издержки, в Молдавию посылались церковные украшения, образа.
   Если отношения к Крыму видимо принимали благоприятный  оборот,  то  иначе
шли дела за Кавказом: рано еще, не по  силам  было  Московскому  государству
бороться в этих далеких краях с могущественными  турками  и  персиянами.  Мы
видели уже, что Александр кахетинский не  мог  быть  усерден  к  Москве,  из
которой ему давали знать,  чтоб  он  не  надеялся  скорого  освобождения  от
страшных магометанских соседей, и манил султана. Александр горько жаловался,
что ошибся в своих надеждах. Преждевременное вмешательство в дела Закавказья
обошлось дорого Москве уже при Феодоре, еще дороже обошлось  в  царствование
Бориса: уполномоченный Москвою хитрить,  Александр,  признавая  себя  слугою
Бориса, сносился в то же время с сильным Аббасом персидским и позволил  сыну
своему Константину принять магометанство, но и это не помогло:  Аббас  хотел
совершенного подданства Кахетии и велел отступнику Константину убить отца  и
брата за преданность Москве. Преступление было совершено; с другой  стороны,
в Дагестане русские под начальством воевод  Бутурлина  и  Плещеева  вторично