Ригу; на это Салтыков отвечал приставу: "Ты нам сказываешь от себя, что  нас
хотят везти к Жигимонту королю в Ливонскую землю Двиною рекою в судах, но мы
того и слушать не хотим: великий государь наш прислал нас к государю  вашему
с великими делами, а на посольстве велел нам быть у государя вашего в Короне
Польской или в Великом княжестве Литовском, в котором городе государь ваш  в
то время будет; а в Ливонскую землю нам не хаживать, того себе и в мысли  не
держите, хотя бы король над нами и неволю какую велел учинить, то и тут  нам
мимо царского приказа ничего сделать нельзя". Паны прислали к послам грамоту
с сожалением, что они так долго принуждены будут  ждать,  причем  складывали
вину на самих послов, зачем они поторопились приехать, желая поскорее  взять
с короля крестное целование, и при этом паны употребили выражение, что будут
бить челом королю о послах. Салтыков отвечал: "Таких бы непригожих и  гордых
слов паны-рада вперед к нам не  приказывали,  тем  доброму  делу  порухи  не
чинили: идем мы от великого государя к государю вашему по прежнему обычаю, а
не для того, чтоб  нам  перемирье  у  государя  вашего  крестным  целованием
утвердить. Великому государю нашему то перемирье не  нужно,  и  спешить  нам
было  нечего;  нынешнее  перемирье  Короне  Польской  и  Великому  княжеству
Литовскому больше нашего надобно, потому что у вас многие  недруги  и  войны
частые, да у вас же божие посещение, хлебный недород, а у великого  государя
нашего божиею милостию и его  государским  счастием  недруга  никакого  нет,
отовсюду его царским премудрым  разумом  и  бодропасным  содержательством  и
храбростию великим государствам его прибавление  и  расширение;  а  нынешнее
перемирие великий государь наш велел  учинить  по  своему  царскому  обычаю,
жалея о христианстве и за челобитьем сына своего царевича Федора Борисовича,
по прошенью ваших послов. Если государю вашему нас принять теперь  не  время
будет для воинского дела,  то  государь  ваш  велел  бы  нам  себя  ждать  в
Литовской или в Польской земле и  корм  нам  велел  бы  давать  по  прежнему
обычаю, и мы государя вашего дожидаемся, где нам велит, хотя долгое время".
   Наконец Сигизмунд приехал в Вильну, где  московские  послы  представились
ему и начали переговоры. Послы требовали, по  обычаю,  царского  титула  для
Бориса. Сапега отвечал жалобою: "Как приехал я в Москву,  и  мы  государских
очей не видали шесть недель, а как были на посольстве, то мы после  того  не
видали государских очей 18 недель, потом от думных  бояр  слыхали  мы  много
слов гордых, все вытягивали они у нас царский титул. Я им  говорил  так  же,
как и теперь говорю, что нам от государя нашего наказа о царском  титуле  на
перемирье нет, а на докончанье наказ королевский был о царском титуле,  если
бы государь ваш по тем по всем статьям, которые мы дали боярам,  согласился.
Били мы челом  государскому  сыну,  просили  его  доложить  отцу,  чтоб  нас
задерживать не велел, велел бы отпустить и без дела; но нашего челобитья  не
приняли и к тому нас привели, что мы просили себе смерти: ни дела не делают,
ни отпускают. Да и то нам вашего государя  люди  сказывали,  что  хотят  нас
разослать по городам и засадить, что и дворы уже поделали, где нам сидеть, и
мы с сердца приставам говорили: если государь ваш не велит нас отпустить, то
мы на коней сядем и поедем сами, а кто нас станет бить, и  мы  начнем  бить,
потому что пришло нам не до государской чести, нам жизнь своя всего  дороже,
в неволе жить не привыкли. И, видя над собою такую тесноту,  мы  приговорили
на перемирье поневоле. А что государя нашего не назвали в  грамоте  шведским
королем, то мы с боярами много говорили и плакали:  боже  святый!  Увидь  не
правду государя вашего над государем нашим, что  без  божией  воли  отнимают
титул дедовский; и на то нас неволею привели, что и титул государя своего мы
из грамоты вычеркнули".
   Послы отвечали, что Сапега говорит это все на  ссору,  что  задержанья  и
тесноты ему не было, а задержались  послы  на  Москве  оттого,  что  великий
государь ножкою долгое время недомогал, выходу  его  государского  не  было.
Паны настаивали, чтоб Сигизмунд назывался  в  грамотах  по-прежнему  королем
шведским, ибо Карл  есть  похититель;  послы  отвечали:  "Вы  говорите,  что
государь ваш короновался шведскою короною, но великому государю  нашему  про
шведское коронованье государя вашего никакого ведома не  бывало,  с  царским
величеством Сигизмунд король не обсылывался; только про то нам  ведомо,  что
государь ваш Жигимонт король ходил в Швецию  и  над  ним  в  Шведской  земле
невзгода приключилась. Если бы государь ваш короновался шведскою короною, то
он прислал бы объявить об этом царскому величеству и сам был бы на  Шведском
королевстве, а не Арцы-Карло (герцог Карл); теперь на  Шведском  королевстве
Арцы-Карлус, и Жигимонту королю до Шведского королевства дела нет, и  вам  о
шведском титуле праздных  слов  говорить  и  писать  нечего,  нечего  о  том
говорить, чего за собою нет. А что ты, Лев,  говорил,  будто  вы,  послы,  в
государстве государя нашего были  заперты  за  сторожами  и  никуда  вас  не
пускали, и ты говоришь не гораздо: береженье было на дворе от  огня,  потому
что у вас на дворе конского корму, сена  и  соломы  было  много,  люди  ваши
хаживали ночью с огнем небережно, и за двором сторожа были не для бесчестья,
для береженья, чтоб над вами какого-нибудь лиха не сделалось".
   Если послы не хотели давать Сигизмунду титула шведского короля,  то  паны
никак не согласились называть Бориса  царем  и  самодержцем;  они  говорили:
"Государь наш король и мы, паны-рада, от этого не  отказываемся,  и  пригоже
государю вашему титул царский писать, только это  будет  вперед,  как  между
государей искренняя сердечная любовь и вечное доканчание совершится.  Прежде
надобно сделать вечное соединенье, чтоб один другого не берегся  а  не  так,
как нынешнее перемирье на время: скоро минется, и  после  того  кто  ведает,
какой государь на котором государстве  будет?  И  теперь  на  перемирье  как
царский титул писать?"
   Не  согласившись  насчет  титулов,  положили  подтвердить  двадцатилетнее
перемирие, как оно было заключено  Сапегою  в  Москве.  Но  пред  целованием
креста Сигизмунд сказал: "Целую крест, что мне тот мир держать  во  всем  по
тому, как в перемирной грамоте написано; а в том перед св. крестом обещаюсь,
что мне своего дедовского титула шведского короля не отступаться, также и  в
Ливонской земле городов Нарвы и Ревеля и других, которые теперь за  Швециею,
в эти перемирные лета доступать, за кем бы они  ни  были,  и  никому  их  не
уступать. А Велижской волости быть по-прежнему к Короне Польской и  Великому
княжеству  Литовскому".  Салтыков,  услыхав  это,  сказал:  "Целуй  государь
Жигимонт король крест к великому государю нашему  на  всем  на  том,  что  в
перемирных  грамотах  написано".  Паны-рада  сказали  на  это:  "Целует  наш
государь крест на всем на том, что  в  перемирных  грамотах  написано";  сам
король подтвердил то же самое.
   Какую же пользу извлек для себя Годунов из благоприятных обстоятельств на
Западе, из борьбы между Польшею и Швециею, - перемирие, удовольствие  отнять
у Сигизмунда титул короля шведского? Но не одной этой  отрицательной  пользы
хотел Годунов: ему хотелось Ливонии.  Приобресть  эту  желанную  страну  или
часть ее было теперь легко,  но  для  этого  было  средство  одно,  средство
прямое, решительное: заключить тесный союз с Карлом шведским против  Польши.
Но  Годунов  по  характеру  своему  именно  не  был  способен  к   средствам