решительным, прямым, открытым. Он думал, что Швеция  уступит  ему  Нарву,  а
Польша - Ливонию или часть ее, если только он будет грозить Швеции союзом  с
Польшею, а Польше - союзом с Швециею, раздражать и ту и другую,  обнаруживая
политику мелочную, двоедушную! Он боялся войны: сам не имел ни духа ратного,
ни способностей воинских, воеводам не доверял,  страшился  неудачею  затмить
свое прежнее, счастливое в глазах народа правление, и  вот  он  хочет,  чтоб
Ливония сама поддалась ему, старается поддержать неудовольствие  ее  жителей
против польского  правительства,  возбудить  сильнейшее,  осыпает  милостями
пленных ливонцев, приказывает  внушать  рижанам:  "Слух  дошел  до  великого
государя, что им, рижанам, от польских и литовских людей  во  всем  теснота,
хотят их отвести от веры и привести в папежскую и в езовитскую веру,  права,
обряды и вольности их порушить и так сделать, чтоб их, немцев, всех не найти
и с фонарем в Ливонской земле. Великого государя  это  очень  опечалило;  он
жалованье и милосердие показал ко многим ливонским немцам: такого милосердия
им  ни  от  которого  государя  не  бывало  и  не  будет;  такого   государя
благочестивого, храброго и разумного от начала  Русской  земли  не  бывало".
Наследовав мысль Грозного о необходимости Ливонии, Годунов  подражал  ему  и
относительно средства приобресть расположение  жителей:  как  Грозный  хотел
сделать из Ливонии вассальное королевство и назначал из своей  руки  королем
датского принца Магнуса, так Годунов для той же цели еще  при  царе  Феодоре
завел сношение с шведским принцем Густавом, сыном Эрика  XIV,  изгнанным  из
Швеции и жившим в Италии; в царствование Бориса Густав приехал в  Москву,  и
царь начал стращать им двоюродного брата  его,  Сигизмунда  польского;  Льва
Сапегу во время торжественного  въезда  посольского  нарочно  провезли  мимо
дома,  занимаемого  Густавом,  чтоб  послы  могли  видеть  этого   соперника
Сигизмундова. Но понятно, что все эти средства, не подкрепляемые  действиями
прямыми и решительными, не  вели  ни  к  чему.  Несколько  горожан  нарвских
составили заговор сдать город русским; но заговор был открыт  и  заговорщики
казнены.
   Годунов вызвал Густава не для того только, чтоб  сделать  его  вассальным
королем Ливонии; он хотел выдать за него дочь  свою  Ксению,  но  Густав  не
захотел отказаться от протестантизма и  любовницы;  за  это  у  него  отняли
Калугу с тремя другими городами, назначенными ему сперва в  удел,  и  вместо
них дали Углич.
   Нужно было искать другого жениха Ксении между  иностранными  принцами,  и
жениха нашли в Дании: принц Иоанн, брат короля Христиана, согласился ехать в
Москву, чтоб быть зятем царским и князем удельным. В августе 1602 года Иоанн
приехал в Россию и в устье Наровы был встречен боярином Михаилом  Глебовичем
Салтыковым и дьяком Власьевым. В Иван-городе датские  послы,  сопровождавшие
принца, говорили Салтыкову: "Когда королевич поедет из Иван-города, будет  в
Новгороде и других городах и станут королевича встречать в  дороге  боярские
дети и княжата, то королевичу какую им честь оказывать?"  Салтыков  отвечал:
"В том королевичева  воля;  он  великого  государя  сын,  как  кого  захочет
пожаловать по своему государскому чину".  Салтыков  писал  царю:  "Когда  мы
приходим к королевичу челом ударить, то он, государь, нас жалует не по нашей
мере; против нас встает и здоровается (витается),  шляпу  сняв;  мы,  холопи
ваши государские, того недостойны и потому  говорили  послам  датским,  чтоб
королевич обращался с нами по вашему царскому чину и достоинству. Послы  нам
отвечали: королевич еще молод, а они московских обычаев не знают;  как  даст
бог королевич будет на Москве, то, узнав московские обычаи,  станет  по  ним
поступать. Салтыков описывал царю подробно, в  чем  был  одет  принц  каждый
день: Платьице на нем было атлас ал, делано с канителью  по-немецки;  шляпка
пуховая, на ней кружевца, делано золото да серебро с канителью; чулочки шелк
ал; башмачки сафьян  синь".  В  Новгороде  королевич  ездил  тешиться  рекою
Волховом вверх и иными  речками  до  Юрьева  монастыря,  а  едучи,  тешился,
стрелял из самопалов, бил утят; натешившись приехал в город  поздно  и  стал
очень весел. За столом у  королевича  играли  по  музыке,  в  цымбалы  и  по
литаврам били, играли в сурны. Салтыков писал царю: "Датские  послы  говорят
королевичу, чтоб он русские обычаи перенимал не вдруг. Послы и ближние  люди
королевича на то наговаривали, чтоб он вашего царского  жалованья,  платьица
что-нибудь к брату своему послал, и  королевич  говорил,  что  ваше  царское
жалованье, платьице к нему первое,  что  он  принял  его  с  покорностью,  с
радостным сердцем, и  послать  ему  вашего  царского  жалованья  первого  не
годится".
   Иоанн был принят в Москве с большим торжеством, очень ласково от будущего
тестя и сына его; царицы и царевны, разумеется, он не видал. Царь  поехал  в
половине октября к Троице и на возвратном пути узнал  о  болезни  Иоанна:  у
принца сделалась горячка, от которой он 28 октября умер  на  двадцатом  году
жизни. Борис сильно горевал, Ксения была в отчаянии, а в  народе  шел  слух,
что принцу приключилась смерть с умыслу царского, что Борис, видя,  как  все
полюбили Иоанна, боялся, чтоб после не возвели его на престол мимо сына  его
Федора. В 1604 году начались было переговоры  о  браке  Ксении  с  одним  из
герцогов шлезвигских,  но  прерваны  были  несчастиями  Борисова  семейства.
Годунов искал жениха  для  дочери  и  невесты  для  сына  между  владельцами
грузинскими; о том же предмете велись переговоры с Австриею и Англиею.
   Сношения с Австрийским домом продолжали носить прежний характер.  В  июне
1599 году Борис отправил к императору  Рудольфу  посланника,  думного  дьяка
Афанасия Власьева, который ехал морем из Архангельска, норвежским и  датским
берегом, а потом  Эльбою.  На  дороге  гамбургское  правительство  встретило
Власьева с честию, и он прославлял пред ним могущество и добродетели  своего
царя, рассказывал, как Борис при восшествии на престол велел  дать  служивым
людям на один год вдруг три жалованья: одно  -  для  памяти  покойного  царя
Феодора, другое - для своего царского поставленья и  многолетнего  здоровья,
третье - годовое. Со всей земли не велел брать податей, дани,  посохи  и  на
городовые постройки, делает все своею царскою казною. Да не  только  русских
людей пожаловал, и над всеми иноземными  милосердье  его  царское  излилось:
немцев и литву, которые по грехам своим были в ссылке  по  дальным  городам,
велел взять в Москву, дал поместья,  вотчины,  дворы  и  деньги,  а  которые
захотели служить, тех принял в службу и годовым жалованьем устроил; торговым
людям немцам дал по тысяче рублей, иным - по две тысячи, и многих  пожаловал
званием гостя. Бурмистры отвечали: "Слышали мы подлинно,  что  государь  ваш
дороден, счастлив и милостив, и за его к бедным немцам лифляндским жалованье
по всей земле Немецкой во веки ему честь и хвала".
   Нашедши Рудольфа  в  Пильзене,  куда  он  выехал  из  Праги  от  морового
поветрия, Власьев так говорил большим думным  людям  императорским:  "Ведомо
цесарскому величеству и вам, советникам его, что попустил  бог  бусурман  на
христианство, овладел турский султан Греческим царством и многими землями  -
Молдованами, Волохами, Болгарами, Сербами, Босняками и другими государствами
христианскими, также, где была из давних лет православная христианская вера,
- Корсунь город, и тут вселился магометанский закон, и тут  теперь  Крымское