бы увериться в преданности народа к  доброму  пастырю,  но,  видно,  царь  и
патриарх были еще далеки от этой уверенности.  1  августа  Иов  созвал  всех
бояр, дворян, приказных, служилых людей и гостей и начал  им  говорить:  "Мы
били челом  соборно  и  молили  со  слезами  много  дней  государыню  царицу
Александру  Федоровну  и  государя  царя  Бориса  Федоровича,  который   нас
пожаловал, сел на государстве, так я  вас,  бояр  и  весь  царский  синклит,
дворян, приказных людей и гостей, и все христолюбивое воинство  благословляю
на то, что вам великому государю Борису Федоровичу, его благоверной царице и
благородным чадам служить верою и  правдою,  зла  на  них  не  думать  и  не
изменять ни в чем, как вы им государям души свои дали у чудотворного  образа
богородицы  и  у  целбоносных  гробов  великих  чудотворцев".  Бояре  и  все
православные христиане отвечали:  "Мы  целовали  крест  Годунов  был  избран
голосом всей земли; народ, стоя на коленах, с воплем и  слезами  умолял  его
умилосердиться,  принять  престол;  какого  права  нужно  было  после   того
человеку, хотя бы он был самого низкого происхождения? Какого соперника  мог
бояться он, хотя бы этот соперник и был самого  знатного  происхождения?  Не
было  ли  признаком  крайнего  мелкодушия  тяготиться   своим   относительно
незнатным происхождением, подозревать,  что  для  других  это  происхождение
уменьшает право, значение всенародного  избранника?  Не  было  ли  признаком
крайнего мелкодушия  не  уметь  скрыть  этого  подозрения,  обнаружить  свою
слабость, напомнить народу о том, о чем,  вероятно,  большая  часть  его  не
думала или забыла? Издано было соборное определение об избрании  Годунова  в
цари. В нем прежде всего прямо объявлено, что царь Иван Васильевич,  умирая,
вручил сына своего Феодора боярину Борису Федоровичу с такими словами: "Тебе
предаю с богом этого сына моего, будь благоприятен ему до  скончания  живота
его, а по его смерти тебе приказываю  и  царство  это".  И  царь  Феодор  по
приказу отца своего и по  приятельству  вручил  царство  Борису  Федоровичу.
Далее  патриарх  счел  нужным  примерами  из  священной  и  римской  истории
показать, что восходили на царский престол люди не от царского рода и не  от
великих синклит и, несмотря на  то,  большой  славы  достигали,  ибо  не  на
благородство зрит бог, но  благоверие  предъизбирает  и  душу  благочестивую
почитает.  Наконец,  в  заключении  говорится  говорится:  "Да   не   скажет
кто-нибудь: отлучимся от них, потому что царя сами  себе  поставили;  да  не
будет того, да не отлучаются, а если кто скажет такое слово, то  не  разумен
есть и проклят". Странное предположение возможности  подобного  слова  после
стольких всенародных слез и воплей!
   1 сентября, в праздник Нового года, Борис венчался  на  царство.  В  речи
своей, произнесенной при этом случае патриарху, Борис сказал,  что  покойный
царь Феодор приказал патриарху, духовенству, боярам и всему  народу  избрать
кого бог благословит на царство, что и царица Ирина приказала то  же  самое,
"и по божиим неизреченным судьбам и по великой его милости  избрал  ты,  св.
патриарх, и проч. меня, Бориса".  Эти  слова  вполне  подтверждают  известие
летописи, что никаких назначений со стороны Феодора не  было  и  что  он  не
вручал царства жене. Но патриарх и тут явился усерднее к  выгодам  Годунова,
чем сам Годунов: в ответной речи своей царю он сказал, что  Феодор  приказал
свое царство Ирине; здесь, впрочем, Иов  еще  сдержался,  употребил  еще  не
столько определенное слово приказал, тогда как  в  житии  Феодора  употребил
слово вручил, а в соборном определении сказано,  что  вручил  царство  прямо
Борису!
   Современники не оставили нам известий, что заметили разноречие  в  словах
царя, патриарха  и  соборного  определения;  их  поразило  другое  во  время
царского венчания Борисова; новый царь, принимая благословение от патриарха,
громко сказал ему: "Отче великий патриарх Иов! Бог свидетель, что не будет в
моем царстве бедного человека!" - и, тряся ворот рубашки  своей,  продолжал:
"И эту последнюю рубашку разделю со всеми!"
   Первые шаги Бориса, сделанные  при  новом  положении,  первые  слова,  им
сказанные, уже достаточно обнаруживали характер человека, севшего на престол
государей московских. Этот престол  для  знаменитого  конюшего  боярина  был
самою лучшею меркой нравственного величия, и тотчас же обнаружилось, что  он
не  дорос  до  этой  мерки.  Что  Годунов  искал  престола,  употреблял  все
зависевшие от него средства для достижения своей  цели  -  это  понятно:  он
искал престола не по одному только властолюбию, он искал его и по  инстинкту
самосохранения. Но если бы Годунов по своему нравственному характеру  был  в
уровень тому положению, которого добивался, то  он  не  обнаружил  бы  такой
мелочной  подозрительности,  какую  видим  в  присяжной  записи  и  в   этом
стремлении  связать  своих  недоброжелателей  нравственными  принудительными
мерами; с одной стороны, видим в актах,  относящихся  к  избранию  Годунова,
страшное злоупотребление в известиях о всеобщей преданности, всеобщих воплях
и слезах при челобитье, всеобщем восторге при согласии принять царство и тут
же  встречаем,  в  совершенном  противоречии,  сильную  подозрительность  со
стороны человека, которому оказывается столько усердия. Одно  из  двух:  или
эта подозрительность, оскорбительная для усердствующих,  обличала  человека,
недостойного такого усердия, или если подозрительность была основательна, то
беспрерывно  повторяемые  известия  о  всеобщем  усердии  заключали  в  себе
вопиющую ложь, средство страшное  и  недостойное.  Мелкая  подозрительность,
неуверенность в самом  себе  высказалась  и  в  этом  страхе  пред  низостью
происхождения, страхе, недостойном человека, избранного всею землей, которая
самым этим избранием подняла его выше всех. Мелкодушие Годунова, непонимание
своего  положения  высказалось  и  в  этом  явном   стремлении   задаривать,
заискивать себе расположение народное расточением  милостей,  небывалых  при
прежних государях, например, в этих  пиршествах  и  подарках  ратным  людям,
которые не видали неприятеля; Годунов  не  понимал,  что  только  тот  может
приобресть прочное народное расположение, кто не ищет  его  или  по  крайней
мере не показывает ни малейшего вида, что ищет, не понимал,  что  расточение
милостей только уменьшает их цену, что  милость,  дарованная  государем,  по
наследству престол получившим, имеет  только  значение  милости,  тогда  как
милость от царя избранного является  в  виде  платы  за  избрание.  Наконец,
недостаток нравственного величия, уменья владеть собою,  не  забываться  при
достижении желанной цели, всего  разительнее  оказался  в  словах  Годунова,
произнесенных при царском венчании: "Бог свидетель,  что  не  будет  в  моем
царстве бедного человека!" Как можно было  обрадоваться  до  такой  степени,
забыться от радости  до  такой  степени,  чтобы  торжественно  связать  себя
подобным обещанием!
   Годунов  принадлежал  к  новому,  второму  поколению   бояр   московских.
Представителями  старого  поколения  были  Патрикеевы  и  старые  Шуйские  с
товарищами, помнившие хорошо  свое  происхождение,  прежнее  положение  свое
относительно великих князей и старавшиеся поддержать его. Это поколение было
сломлено усилиями Иоанна III, сына его Василия и внука  Иоанна  IV.  Годунов
воспитался, достиг боярства во вторую половину царствования Грозного,  в  то
время, когда боярин не мог безнаказанно обнаружить самостоятельность  своего