иконник, предо мною патриархом на соборе сказывали; чернец  Пимен  сказывал,
что познакомился с Гришкою Отрепьевым в Новгороде Северском и  проводил  его
за литовский рубеж; чернец Венедикт сказал, что видел вора Гришку в Киеве, в
Печерском и Никольском монастырях в чернецах, и у князя  Острожского  был  в
дьяконах, и после того пристал к лютарям, уклонился в ересь  и  чернокнижье,
стал воровать у запорожских черкас, в чернецах мясо есть;  и  он,  Венедикт,
извещал на него печерскому игумену; и печерский  игумен  посылал  к  козакам
этого вора схватить, и он, узнав про то своими бесовскими мечтами, скрылся и
ушел к князю Адаму Вишневецкому и по  сатанинскому  ученью,  по  вишневецких
князей воровскому умышленью и по королевскому веленью стал называться князем
Димитрием". Патриаршая грамота оканчивалась так: "Вы бы эту  грамоту  велели
прочесть  всем  и  того  расстригу  Гришку  и  его  воровских  советников  и
государевых изменников, которые тому вору последуют, и вперед кто станет  на
то прельщаться  и  ему  верить,  соборно  и  всенародно  прокляли  и  вперед
проклинать велели, да будут они все прокляты в сем веке и в  будущем.  А  мы
здесь  в  царствующем  граде  Москве  соборно  и  со   всеми   православными
христианами  также  их  вечному  проклятию  предали  и   вперед   проклинать
повелеваем".
   Только в январе  1605  года  северные  русские  области  были  уведомлены
правительством о Лжедимитрии, тогда как  южные  давно  уже  волновались  его
подметными  грамотами.  "Люди,  которые  в  государстве  за  их  богомерзкие
злодейские дела приговорены были на сожжение, а другие к  ссылке,  бежали  в
Литовскую землю за рубеж и злые  плевелы  еретические  сеяли,  между  царств
вражду и ссору делали, и в Северской стране  мужики  севрюки  люди  простые,
забыв бога и душу свою, поверя сендомирскому воеводе с  товарищи,  что  паны
радные, начали приставать к вору". Подметные грамоты провозились в мешках  с
хлебом, которого доставлялось тогда много из Литвы  по  случаю  дороговизны.
Таким образом, заставы, поставленные под предлогом мора, а в самом деле  для
перехватывания подозрительных людей с вестями о Димитрии, не помогали. Борис
велел двинуться и войскам  в  Ливны  под  предлогом  нашествия  крымцев,  но
воеводы этого ополчения, Петр Шереметев и Михаила Салтыков, сказали  Хрущеву
(посланному на Дон  уговаривать  козаков),  "что  трудно  против  природного
государя воевать". В Москве были схвачены Василий Смирнов и Меньшой Булгаков
за то, что на пиру  пили  здоровье  Димитрия,  а  между  тем  в  народе  шли
разговоры о странных явлениях, предвещавших что-то удивительное: на небе  по
ночам сражались друг с другом огненные полчища, являлось по два  месяца,  по
три солнца; неслыханные бури сносили верхи башен и кресты с церквей, у людей
и животных рождались уроды; птица и рыба, приготовленные для  стола,  теряли
свой настоящий вкус; собака пожрала  другую  собаку,  волк  -  волка;  волки
ходили огромными стаями и выли страшным образом;  лисицы  среди  белого  дня
бегали по Москве; летом 1604 года показалась  яркая  комета;  Борис  призвал
старика астролога, которого выписал из Лифляндии,  и  велел  дьяку  Афанасию
Власьеву спросить у него, что это значит? Астролог отвечал, что господь  бог
этими новыми звездами и кометами остерегает государей: пусть и  царь  теперь
остережется и внимательно смотрит за теми, кому доверяет, пусть велит крепко
беречь границы от чужеземных гостей.
   Опасные гости в самом деле шли к  границам  Московского  государства:  15
августа 1604 года  Лжедимитрий  выступил  в  поход.  Под  Глинянами  поляки,
сопровождавшие его, собрались в коло и выбрали гетманом Юрия Мнишка, выбрали
и полковников. Войско князя Острожского следило за ними до самого  Днепра  и
заставляло их не спать по целым ночам.
   В октябре 1604 года Лжедимитрий вошел в области Московского  государства.
Жители первого  пограничного  города,  Моравска,  узнав,  что  идет  царь  с
польским войском, стали волноваться и больше из страха, чем по доброй  воле,
отправили к Димитрию послов с покорностию и присягнули ему. Козаки,  которые
всегда шли вперед главного войска, приблизились к Чернигову и были встречены
выстрелами, но потом, узнавши, что Моравск  сдался,  черниговцы  вступили  в
переговоры и связали воеводу, не хотевшего сдаваться царевичу.  Несмотря  на
то, козаки до прихода главного войска бросились на посад  и  выграбили  его.
Димитрий послал сказать им, чтоб отдали добычу: иначе он поведет против  них
рыцарство; козаки долго ругались и отговаривались,  однако  принуждены  были
возвратить добычу, хотя и не всю. Чернигов поддался, но не поддался Новгород
Северский, где засел воевода  Петр  Федорович  Басманов,  любимец  Годунова,
который  возвысил  его  наперекор  местничеству.  На  требование  сдачи   из
Новгорода Северского отвечали полякам: "А... дети! приехали на наши деньги с
вором!" Басманов  отбил  приступ,  не  дал  зажечь  города,  и  нетерпеливый
Лжедимитрий, раздраженный помехою, начал укорять поляков: "Я думал больше  о
поляках, - говорил он, - а теперь  вижу,  что  они  такие  же  люди,  как  и
другие". Рыцарство отвечало ему: "Мы  не  имеем  обязанности  брать  городов
приступом, однако не отказываемся и от  этого,  пробей  только  отверстие  в
стене". Поляки хотели было уже покинуть его, как пришла весть,  что  воевода
князь Василий Рубец Мосальский сдал Путивль, самый важный город в  Северской
земле. Примеру Путивля последовали другие украинские города, и на протяжении
600  верст  от  запада  к  востоку  Лжедимитрий  уже  признавался   истинным
царевичем. Народ видел этого царевича,  окруженного  поляками,  но  видел  и
усердие его к вере православной: так, он велел принести в Путивль из  Курска
чудотворную икону богородицы, встретил  ее  с  честию  и  поставил  в  своих
палатах и каждый день горячо молился перед нею; эта икона сопровождала его и
в Москву, где он держал ее также во дворце. Царский  воевода,  боярин  князь
Дмитрий Шуйский, стоял неподвижно у Брянска, не помогал  Басманову  и  писал
царю, что надобно выслать больше войска. Борис велел набирать  полки,  но  в
приговоре об этом наборе должен был признаться, что "войска очень  оскудели:
одни, прельщенные вором, передались ему;  многие  козаки,  позабыв  крестное
целование, изменили, иные от долгого стояния изнурились  и  издержались,  по
домам разошлись; многие люди, имея великие  поместья  и  отчины,  службы  не
служат ни сами, ни дети их, ни холопи, живут в домах, не заботясь  о  гибели
царства и святой церкви. Мы судили и повелели, - продолжает  царь,  -  чтобы
все патриаршие, митрополичьи, архиепископские,  епископские  и  монастырские
слуги, сколько ни  есть  их  годных,  немедленно  собравшись,  с  оружием  и
запасами, шли в Калугу; останутся только старики да больные".
   Новая  рать  была  поручена  первому  боярину,  князю  Федору   Ивановичу
Мстиславскому, которому подана была надежда, что царь выдаст  за  него  дочь
свою, с Казанью и  Северскою  землею  в  приданое.  Мстиславский  сошелся  с
войсками самозванца под Новгородом Северским  18  декабря:  царского  войска
было от 40000 до 50000, у самозванца же - не  более  15000.  И  прежде,  при
недостатке  ратного  искусства,  многочисленность  московских   войск   мало
оказывала пользы в  чистом  поле,  а  теперь  шатость,  недоумение  отнимали
нравственные силы у воевод и воинов; мы видели, как Шереметев и Салтыков еще
прежде говорили, что трудно сражаться с прирожденным государем; после  этого
легко понять, почему, как выражается очевидец, у русских  не  было  рук  для