заглушенных,  бледных  тонах,  тогда как  живопись на  стекле  горит  яркими
цветами, насыщена  светом  и изменчива  в  тонах. Этот  преображенный эффект
цветного витража еще  усиливается контурами свинцовой  оправы:  ее очертания
отчасти  совпадают с  силуэтами  фигур, отчасти  же  не  имеют с ними ничего
общего,  и,  таким  образом,  над  изображением  или  сквозь  него  проходит
беспредметный орнамент красочных пятен, такой же чистый,  абсолютный,  как и
озаряющий его свет.
     Здесь  пролегает  граница двух  живописных  методов --  плоскостного  и
пространственного.  До  готического витража живописцы  изображали неизменные
контуры предметов на неизменном абстрактном фоне.  Со времени поздней готики
и раннего  Ренессанса  живописцы  уже  изображают  телесные  предметы  и  те
изменения,  которые происходят с  ними в зависимости от света, пространства,
воздуха.  Готический  витраж  как  раз  находится  на границе  двух методов:
художник   уже   оперирует  светом,  но  еще  не   умеет   свет  изображать.
Окончательный перелом в  европейской живописи происходит только тогда, когда
художники  ставят своей целью достигнуть  эффекта готического  витража, но с
помощью изображения на глухом фоне.
     Заметим,  что этот перелом  был  уже отчасти предвосхищен  в  греческом
искусстве  на  пути  от  архаики к  классике. Даже  социально-стилистические
предпосылки оказались  здесь  схожими:  расцвет городской  культуры,  начало
индивидуализма, пробуждение зрителя как полноправной личности, как активного
участника  художественной жизни.  Попытаемся  в  этой  связи  проследить  за
эволюцией греческой  вазовой  живописи.  Она совершается  в  трех  этапах. С
начала  VI  в.  до н.  э.  в  греческой вазовой  живописи  господствует  так
называемый  чернофигурный  стиль:  на красном  фоне обожженной глины  фигуры
наносятся  сплошными  черными  силуэтами.  Это строго линейный,  плоскостной
стиль,  в  котором  и  фигуры  (профили),  и фон представляют  собой  чистую
абстракцию. В конце VI -- начале V века начинается вторая стадия --  переход
к краснофигурному  стилю: на сплошном  черном фоне (лак) выделяются фигуры в
светло-красном тоне  обожженной  глины.  Фон  еще  остается  абстрактным, но
фигуры  уже  приобретают  известную реальность в  движении и поворотах (фас,
ракурсы).  Наконец, третья  перемена  совершается в середине V  века,  когда
получает  распространение светлый, белый фон,  на который  фигуры  наносятся
прозрачными силуэтами и  легкими красочными пятнами.  Эти  чудесные  вазы  с
белым фоном (так  называемые  белые лекифы)  означают  в  греческой живописи
примерно ту  же  стадию  развития,  что  готический цветной витраж в истории
средневековой  живописи.  Роспись белых лекифов  имеет  еще  чисто линейный,
плоскостной  характер, представляя собой в гораздо большей степени украшение
сосуда,  чем самостоятельное  изображение. И тем  не  менее в этих  светлых,
бестелесных  видениях,  в этом неуловимом, светящемся фоне,  так сказать,  в
потенции  готовы   все  основные  принципы  новой  живописной  концепции  --
стремление  к  пространственному  восприятию  натуры,  к  моделировке  формы
светотенью.
     К этому же времени в классической Греции (аналогично -- в средневековой
Европе) живопись, отвечая новым социальным и духовным требованиям, стремится
отделиться от архитектуры, от стены, сбросить с себя декоративные  функции и
превратиться в самостоятельное, законченное произведение, в индивидуальность
--  в  станковую  картину. Отныне  живопись  направлена  уже не на  предмет,
который  она  украшает, а на  зрителя,  который ее рассматривает; она должна
считаться  с  его  индивидуальным вкусом, с условиями  его  восприятия,  его
субъективной точкой зрения.
     Естественно, что под влиянием этого  перелома  живопись  поворачивает в
сторону  реального  изображения  мира  и прежде  всего  ставит своей задачей
создать   два  главных   условия  этого  реального  восприятия   --  свет  и
пространство.
     Завоевание этих двух элементов живописного восприятия мира  --  света и
пространства -- начинается почти одновременно  и развивается параллельно как
в Древней Греции, так и в позднейшей европейской живописи. Характерно, что в
обоих  случаях  свет  не  имеет  сначала  самостоятельного  значения  и  его
постижение  проходит  в  пределах  более общей проблемы пространства. Свет и
тень прежде  всего привлекают внимание живописца как средство конструировать
форму  и  определить  положение  предмета  в  пространстве.  Поэтому  первые
наблюдения живописцев  в области света  относятся  к  различению  светлой  и
темной сторон  освещенного предмета или  фигуры,  то  есть  к  открытию  так
называемой основной или телесной тени.  В Древней Греции открытие  светотени
почти совпадает с первыми опытами конструкции пространственной перспективы и
относится  ко второй  половине V века.  Литературные источники связывают эти
открытия с  именами живописцев  Агатарха  и  Аполлодора.  Агатарха греческие
историки искусства называют  первым специалистом театральной декорации, и из
их описаний  можно заключить,  что декорации  Агатарха к трагедиям Эсхила  и
Софокла представляли  собой нечто вроде  архитектурных кулис, построенных на
элементарных  принципах   линейной   перспективы.   Гораздо   более  крупное
историческое значение греческие теоретики  искусства приписывали Аполлодору.
Его  реформа  относилась  прежде  всего  к  области  техники: Аполлодор  был
основателем независимой  от архитектуры  станковой  картины,  выполненной  в
технике  темперы  на  деревянной  доске.  Но  еще  выше  античные  теоретики
искусства  ценили глубокий  внутренний переворот,  вызванный  стилистическим
открытием  Аполлодора.  Плиний, например, характеризуя значение  Аполлодора,
говорит,  что  он   "открыл  двери  живописи".   Смысл  открытия  Аполлодора
становится  особенно   ясен  из   прозвища,  которым  наделили  мастера  его
современники: Аполлодора называли "скиаграфом", то есть живописцем теней,  а
его  живопись "скиаграфией".  Аполлодор  был  первым  греческим  живописцем,
который  стал моделировать форму с  помощью света и  тени. Отныне  линейная,
плоскостная  живопись  уступает  место  пластической,  трехмерной  живописи.
Начиная с Аполлодора, живопись делается искусством оптической иллюзии.
     Если открытию Аполлодора предшествовали  целые  тысячелетия абсолютного
господства линии и плоского силуэта, то теперь открытия идут одно за другим.
Изучая в природе освещение предметов, живописцы открывают  падающую тень (то
есть  тень,  бросаемую  предметами  на  окружение,  на  землю  или  соседние
предметы),  затем просвечивание  света  сквозь  прозрачные тела,  рефлексы и
отражения  (греческие  источники  описывают,  например,   картину  живописца
Павсия: девушка с  бокалом  вина  в руке, причем  лицо девушки  просвечивает
сквозь стекло с красными рефлексами вина). За лепкой формы, градациями света
и  тени  следует и  другое  важное открытие  --  моделировка с  помощью  так
называемых  поверхностных линий.  Изгибаясь вместе с  рельефом  поверхности,
такая штриховка помогает глазу ощупывать форму  предметов  и  определять  их
положение  в  пространстве.  Чем более свободным становится мазок живописца,
тем  свободнее  он пользуется направлениями этих  поверхностных линий, рисуя
кистью "по форме". Вместе с тем, наблюдая над  изменениями,  которым предмет
подвергается под  воздействием света и  тени,  живописцы  все более внимания