- Велика мудрость мурзы!
     - Мы в твоей власти, Джанибек!

     Когда над степью  воцарилась  ночь,  татары  бесшумно  и  скрытно
приблизились  к  Раздорам.  Они  стали  от  крепостных стен в перелете
стрелы.  Раздоры замкнулись в плотном кольце ордынцев.  Луки  их  были
огромны - в рост человека, стрелы - певучи, длинны и крепки. К древкам
стрел татары прикрутили по клочку промасленного войлока. Подле каждого
лучника стоял воин-зажигальщик с кремнем и огнивом.
     Казаки не спали.  Они стояли на стенах и прислушивались к шорохам
и  звукам ночной степи.  Во вражеском стане стояла тишина,  и нигде не
горели костры; ощущение было такое, будто орда спит мертвым сном.
     - Что-то  не  по  нутру мне эта ночь,  - проговорил Мирон Нагиба.
Левая рука его была перевязана,  из раны сочилась кровь,  но казак  не
уходил со стен.
     - И мне не любо, - молвил Васюта Шестак.
     - Поганые не зря притаились. Они что-то замышляют. Надо глядеть в
оба, станишники. Ордынцы коварны, - произнес Болотников.
     - И луна,  как назло, спряталась. Экая сутемь! - проворчал Емоха.
В дневной вылазке он зарубил семерых янычар,  но и сам пострадал. Один
из капычеев едва не отрубил Емохе голову.  Выручил Деня.  Он подставил
под удар саблю,  и турецкий ятаган,  соскользнув,  отсек Емохе  правое
ухо.
     Теперь над Емохой посмеивался Секира.
     - Нонче ты у нас первый казак на Дону. Берегись, девки!
     - Это ты к чему? - морщась от ноющей боли, спросил Емоха.
     - А  все к тому.  Наипервейший,  грю,  красавец ты у нас,  Емоха.
Безухий, дырявый и к тому ж нос с версту коломенскую. Три дюжины бадей
повесить можно. Чем не молодец, коли нос с огурец.
     Казаки загоготали, а Емоха треснул Секиру по загривку.
     - Язык у тебя не той стороной вставлен,  чертово помело! Помолчал
бы.
     - А че молчать? На язык пошлины нет.
     - Вот и бренчишь, как на гуслях.
     - А ну тихо, братцы, - оборвал казаков Болотников. - Чуете? Будто
сено шелестит.
     Казаки насторожились.
     - Верно... Шорох идет, - молвил Васюта.
     - То орда надвигается.  А ну,  Васюта,  беги к Рязанцу.  Пусть из
вестовой пушки ухнет, - приказал Болотников.
     И в  ту  же  минуту в степи засверкали красные искры,  а затем по
черному небу полетели  в  сторону  крепости  огненные  змеи.  Их  было
великое множество - тысячи,  десятки тысяч огненных молний. Они летели
со страшным пугающим визгом.
     Многие казаки  перекрестились:  уж  больно  жуткий  звук издавали
стремительно летящие змеи.
     - Господи,  мать-богородица!  -  высунувшись из бойницы,  очумело
вымолвил один из молодых казаков и тотчас, с протяжным стоном, осел на
помост. Широкую грудь его пронзила горящая стрела.
     - Не высовываться! - гаркнул Болотников.
     Емоха попытался  было  вытянуть из убитого казака стрелу,  но она
крепко застряла.  Обломив конец,  он вытащил стрелу со стороны  спины.
Повольника спустили с помоста на землю.
     - У-у,  поганые души!  - скрипнул зубами Емоха. Погиб один из его
дружков.
     Секира взял из рук Емохи обломок стрелы и поднес к факелу.
     - Эва,  -  хмыкнул  он.  - И чего только не придумают,  нехристи.
Глянь, братцы.
     Вокруг Устима   столпились   донцы.  Секира  оторвал  от  обломка
маленькую глиняную трубочку и положил на ладонь.
     - Свистульки привязывают.
     - Ну и ироды. Душу воротит, - молвил Деня, затыкая уши.
     - Ниче,  привыкай. Басурмане и не на такое горазды, - вставил дед
Гаруня.
     Стрелы глухо стучали о стены,  башни и кровли изб.  Многие из них
залетали в бойницы, чадили. Едкий дым ел глаза.
     Отовсюду послышались крики казаков:
     - Избы горят!
     - Стены занялись!
     - Все на огонь, братцы!
     Бросились к  бочкам с водой и колодцам.  Тушили пожары и дети,  и
подростки, и казачьи женки.
     Всех тяжелее и опаснее было на стенах.  Казаки лини воду на тын и
попадали под стрелы ордынцев. Раненых и убитых сразу же сменяли другие
казаки, стоявшие внизу в запасе.
     В кровавом зареве пожарищ донцы увидели,  как к  Степным  воротам
наплывает  грозным,  огромным  чудищем  таран,  подвешенный  цепями  к
длинному бревну. Конец снаряда был окован стальным наконечником.
     Казаки выстрелили   из  пищалей  и  самопалов,  но  таран  упрямо
приближался к воротам:  на место  поверженных  татар  тотчас  вставали
новые ордынцы.
     Не помог и Тереха Рязанец: наклонить жерла орудий под самые стены
было невозможно.
     - То не в моих силах, братцы, - с отчаянием говорил пушкарь. - Не
могу кинуть ядра.
     Татары, раскачав на цепях  орудие,  ударили  им  по  воротам;  те
крякнули,  затряслись,  осыпались  щепой.  После пятого удара стальной
наконечник пробил ворота на добрых три вершка.
     - Проломят,  дьяволы!  -  чертыхнулся  Болотников  и  перебежал с
помоста на стрельню, с которой донцы палили из пищалей и самопалов.
     - Бревна швыряй! Колоды! - загремел Болотников.
     Но и это не остановило татар. Они гибли десятками, но, не мешкая,
столько же подбегало к тарану. Головы степняков заняты были лишь одной
мыслью - сокрушить ворота и ворваться в крепость.  Там за  воротами  -
добыча! Добыча!
     Степные ворота обступили  лучники:  они  непрерывно  стреляли  по
бойницам,  да  так  метко  и  густо,  что  казакам  невозможно  было и
высунуться.
     А таран  все глубже и глубже уходил в ворота;  и вскоре окованные
створки оказались разбитыми, засовы сорваны; еще удар, другой - ворота