Васильев уселся на свое атаманское место, окинул взглядом казаков
и наконец молвил:
     - Мудрено будет галеры взорвать. Но коль атаманы гутарят "любо" -
я согласен. Пошлю казаков.
     - Кого  снарядим,  батька?  - пристально глянул в глаза Васильева
писарь Устин Неверков.
     - Кого?  -  Васильев  призадумался.  Дело  не  шутейное:  вылазка
опасная, люди пойдут на верную смерть.
     "Кого же?  - напряженно морщил лоб Васильев.  - Кого ж послать на
гибель?.. А вот кого, тут и кумекать неча. Смутьянов из голытьбы! Тех,
кто  на  домовитых замахивается и казаков подбивает.  Вот они оба тут.
Обоих и послать, да еще Тереху Рязанца. Тоже из своевольных..."
     - Дозвольте мне, братья-атаманы, к галерам прогуляться, - прервал
затянувшееся молчание Болотников. - Не подведу. Сожгу галеры!
     - Добро,  -  охотно  согласился  Васильев.  - А в помощь тебе дам
отважного  казака  Федора  Берсеня.  Такой  не  подкачает...   Ну,   а
пушкарскому  голове  Рязанцу  сам  бог  велел.  Пусть  зелье  и фитили
готовит. Так ли, атаманы-молодцы?
     - Так, батька!
     Немало казаков  из  родниковской  станицы  было   ранено   Тяжело
посеченных отнесли в землянки,  а те,  кто еще мог держаться на ногах,
лечили свои раны давно  испытанным  казачьим  средством.  Наливали  из
баклажки чарку горилки, размешивали в ней заряд пороху и пили; порохом
же врачевали и открытые раны.
     Еще ночью  ядовитая  татарская  стрела  угодила  Секире  в плечо.
Казаки знали,  что ордынцы снабдили  свои  стрелы  не  только  горящей
паклей,  пугающими свистульками,  но и отравленным зельем. Однако же и
от такой  беды  наловчились  донцы  избавляться.  Вот  так  и  Секира.
Выдернул  он  стрелу  из плеча,  высыпал из рога-пороховницы на ладонь
щепотку зелья, перемешал его с землей и посыпал на кровавую рану.
     - Ужалили? - подсел к нему Нечайка.
     В бойницу залетела огненная стрела.  Секира поднял ее и  приложил
горящей паклей к ране. Порох вспыхнул, запахло жареным мясом.
     - Поджигает, Устюха?
     - Ниче, Нечайка. Бог терпел и нам велел. Выдюжу. Не быть поганому
яду в моей кровушке!
     Секира отбросил  горящую  паклю  и  как  ни в чем не бывало вновь
заторопился к стене,  на которую с воем и визгом лезли татары. То была
тяжелая ночь...
     После полудня орда вновь пошла на  приступ,  и  вновь  ударили  с
турецких  галер  кулеврины.  Не  остывшие  от  огня Раздоры потонули в
черных клубах пожарищ.  Огненные ядра оглушительно ухали на  улицах  и
переулках, поджигая срубы.
     Жарко было и на стенах.  Казаки,  не зная устали, отражали натиск
врагов. Янычары и крымчаки сотнями падали под дымящуюся крепость.
     Не упрятались по землянкам и женщины.  В укрытиях  остались  лишь
самые  малые дети и дряхлые старики.  Казачки тушили пожары,  варили в
медных  котлах  кипяток  и  смолу,  перевязывали  раненых,   подносили
защитникам  крепости  пищу  и  оружие.  За Агатой неотступно следовала
Любава;  их цветастые сарафаны  мелькали  и  среди  раненых,  и  среди
тушильщиков, и среди самих казаков, носивших на стены кипяток и смолу.
     Залив огнем  город,  капычеи  переключились  на  стены.  Турки  и
крымчаки отошли за ров, и на тын посыпались десятки тяжелых ядер.
     Капычеям ответил Тереха Рязанец, решившись послать несколько ядер
на  галеры.  Порох  был крайне нужен на ночную вылазку,  но Рязанец не
утерпел и выпалил по судам из "трои", "единорога" и "соловья". Одно из
ядер плюхнулось на корме галеры. Судно загорелось.
     Ахмет-паша встревожился:  он не ожидал такого ответа  от  русских
пушкарей. Тотчас последовал приказ:
     - Всем галерам отойти к берегу!
     Санджак-беки кинулись  в  трюмы  и  принялись  хлестать  плетками
гребцов-невольников, прикованных цепями к жестким деревянным сиденьям.
     - Быстрее, быстрее, шайтаны!
     Невольники налегли на весла,  и  вскоре  все  галеры  подплыли  к
левому берегу.  На горящем судне метались янычары,  огонь подбирался к
пороховому отсеку. Несколько янычар прыгнули в воду. Под угрозой казни
Ахмет-паша  послал на галеру сотню тушильщиков.  Покинувших же корабль
янычар он приказал расстрелять из пистолей.
     - Подлые   трусы!  Вам  нет  места  в  моем  славном  войске.  Вы
останетесь в Тане!  - кричал Ахмет-паша,  наблюдая,  как  санджак-беки
расправляются с перепугавшимися янычарами.
     Галеру с великим трудом удалось потушить.
     "Слава аллаху! Гяурам не пришлось увидеть, как тонет мой корабль.
Это добрая примета.  Мои кулеврины спасены,  и они сегодня  же  добьют
урусов", - ободрился паша.
     Однако Ахмет стал осторожен:  он уже не  подставлял  корабли  под
пушки  урусов.  Два часа паша в нерешительности простоял на берегу,  а
затем  послал  одну  из  галер  к  середине  Тана,  другие  же  четыре
продолжали тихо покачиваться на якорях.
     Рявкнули пушки,  ядра с шипом и гулом бухнулись о стены, пробивая
бревна до третьего ряда.
     Казаки молчали.  Ни одна из пушек не выстрелила  в  ответ.  Турки
осмелели  и придвинулись еще на десяток саженей.  Ядра корежили стену,
вгрызаясь все глубже и глубже в тын.
     Казаки молчали.
     "Почему урусы не  стреляют?  Почему  бездействуют  их  пушки?"  -
озадаченно пожимал плечами паша.
     Об этом же раздумывал и мурза Давлет,  стоявший рядом с  азовским
наместником.
     - Ночью в городе был большой взрыв.  Уж не попали ли  ядра  твоих
капычеев,  славный  паша,  в  пороховой  склад  гяуров?  - предположил
Давлет.
     - Я  слышал  взрыв,  -  слегка  кивнул  Ахмет.  -  Это  дело моих
капычеев.  Да,  мурза,  это я приказал подорвать  пороховой  склад.  И
теперь он уничтожен!  - твердо произнес паша, укрепившись в мысли, что
казаки действительно остались без пороха.
     - Слава твоя не померкнет века,  несравненный паша.  Но почему же
твои остальные галеры не  плывут  к  крепости?  -  с  иронией  спросил
Давлет.
     - Так угодно аллаху и моим  помыслам,  -  ответил  Ахмет.  -  Мои