какой же казак без горилки?
     За стенами,  в черной ночной степи,  пламенели бесчисленные языки
костров,  озаряя  кроваво-багровым  светом  холмы и равнину.  Отовсюду
слышались  зурны  и  воинственные  песни  татар,  они  плясали  вокруг
костров, размахивая кривыми саблями.
     - Тешатся,  сукины дети!  -  процедил  сквозь  зубы  Емоха.  Ему,
горячему и зачастую необузданному,  не терпелось кинуться в самую гущу
врагов.
     - Копье им в брюхо! - воскликнул Нагиба.
     - Дубину на бритую голову! - густо пробасил могутный Нечайка.
     И тут понеслось: издевки, проклятия и непотребный мат, на который
способны только казаки. Крик и гвалт стоял над крепостью.
     Татары смолкли.  Утихли  зурны,  прекратились  пляски,  несколько
сотен ордынцев вскочили на коней и осыпали башни и стены стрелами;  но
стрелы не долетали: водяной ров отодвинул татар от крепости.
     Брань и насмешки  казаков  усилились.  Устим  Секира  поднялся  с
помоста на самый верх стены и велел подать факел.
     - Пошто те, Устюха? - вопросил Нечайка.
     - Надо, коль прошу. Не мешкай!
     Нечайка протянул другу горящий факел,  но  тот  замотал  чернявой
головой.
     - Ты мне на верху надобен. Лезь сюда!
     Нечайка послушно полез.
     - А теперь попроси казаков утихнуть.  Глотка у  тебя  звериная  -
ори!
     И Нечайка заорал:
     - Эгей, донцы-станишники! Уйми мат!
     Крепость понемногу   стихла,   остановили   коней   и   татарские
наездники; стало слышно, как потрескивает сушняк басурманских костров.
     - Свети на меня, Нечайка. Речь буду сказывать.
     Секира повернулся лицом к татарскому стану,  подбоченился, широко
расставил ноги и закричал что есть мочи:
     - Слушай, орда лысая! Слушай казака донского! Слово имею!
     К сотникам,  тысячникам,  темникам кинулись толмачи  и  принялись
усердно переводить речь Секиры.
     - Пришли вы,  собачьи дети,  из  грязного  Бахчисарая.  Пришли  к
вольному  Дону,  чтобы  кровью  нашей насытиться,  чтобы девок и женок
казачьих силить и чтоб богатый ясырь взять.  Так  напрасно  старались,
хари  немытые!  Зря  коней  морили,  зря  в  дальний путь снарядились!
Ничего-то вам не будет:  ни девок,  ни женок, ни ясыря. А будет гулять
по  вашим  грязным  шеям  наша казачья сабля.  Все тут костьми ляжете,
твари поганые! Ступайте, коли жить хотите, в свой паршивый Бахчисарай!
Ступайте ко вшивому хану Гирею!
     Казаки захохотали.  Сотники, тысячники и темники свирепо замахали
кривыми  саблями:  дерзкий  гяур оскорбил неслыханной бранью не только
воинов ислама, но и самого великого хана - наместника аллаха на земле.
     И вновь на крепость посыпались тысячи стрел.
     Устим Секира спокойно стоял на стене,  освещенная фигура  рослого
казака  была  далеко  видна  в  татарском стане.  Он смеялся вместе со
всеми.
     - Мало каши ели, нехристь поганая!
     Казак повернулся к донцам, рванул гашник на поясе - красные штаны
сползли на сапоги. Секира присел, хлопнул ладонью по голому заду.
     - Вот вам полон и девки!
     Раздоры грохнули, будто разом выпалили сотни пушек.
     Мурза Джанибек,  увидев обнаженное гузно,  взвизгнул и  в  слепой
ярости ударил саблей по шелковому пологу шатра.
     - Ну погоди ж,  гяуры!  Я вырежу ваши языки и посажу  каждого  на
кол! Я сравняю Раздоры с землей!
     Долго бесновался мурза,  до самого утра  не  улегся  гнев  в  его
сердце. Он даже выгнал красавицу Менгли из шатра.
     Проклятые гяуры!  Дерзкие  люди!  Тана!  Они  заслуживают   самой
жестокой казни!
     Джанибек готов был каждого казака порезать на куски.

     Болотников тем временем укладывал свою станицу на ночлег.
     - Спать,   родниковцы.  Татары  сегодня  не  сунутся.  Надо  всем
отдохнуть перед битвой. Спать, станишники!
     Казаки улеглись на помосте,  подложив под головы бараньи шапки; и
вскоре богатырский храп поплыл над Раздорами.
     На башнях и стенах бодрствовали лишь одни дозорные, не спускавшие
глаз с ордынского войска.
     В степи багрово полыхали костры.

     Ахмет-паша прибыл  к Раздорам лишь на третий день.  На берегу его
встречал мурза Джанибек.
     Паша приплыл на пяти легких галерах и сорока каторгах.  Он привез
не только тяжелые осадные пушки, но и две тысячи невольников.
     - Я их пошлю на крепость,  - небрежно сказал Ахмет-поша, наблюдая
за выгрузкой закованных в кандалы людей.
     Джанибек же в первую очередь осмотрел пушки. То были дальнобойные
турецкие кулеврины, присланные из Стамбула султаном Магометом.
     - Слава  аллаху.  Теперь мы в щепки разнесем Раздоры,  - довольно
произнес Джанибек.
     - Этими  пушками  великий  султан  Магомет  разбивал  и  каменные
крепости,  - гордо произнес Ахмет-паша.  Это был дородный, с надменным
лицом  турок,  на  белоснежной  чалме которого блистал огромный алмаз.
Глаза паши были холодны и жестоки, он любил повелевать.
     - Готовы ли к бою мои янычары? - спросил он, рассматривая казачью
крепость.
     - Готовы,  паша. Янычары и спахи заждались своего повелителя. Они
жаждут  боя.  Твой  шатер  разбит  на   холме...   Нукеры!   Проводите
Ахмет-пашу.
     - Я обойдусь своими людьми,  мурза.  Я вижу свой шатер, - кичливо
произнес Ахмет.
     Азовский наместник  был  сердит  на  султана.  Магомет   мог   бы
поставить   во  главе  всего  войска,  отправленного  на  Раздоры,  не
крымского мурзу,  а его - Ахмета.  Не пристало паше ходить под началом
какого-то мурзы. Правда, у того войск втрое больше, но ведь трех лисиц
с барсом не сравнишь.  Крымский хан давно уже стал вассалом  турецкого