- Рыбой?  Да где она,  рыба-то?  Рыбные тони под Азовом, так туды
царь не велит ходить.
     - Не царь, а Борис Годунов, вражий сын!
     - До Годунова и застав не было.  К Москве ездили без помехи. Ноне
же стрельцами обложили.
     - Казаков побил. Айда на Воронеж, донцы! Отомстим за братьев!
     Долго серчали  казаки,  долго  их  тысячеголосый  ропот стоял над
тихим Доном.
     Болотников же   стоял   молча;   он  смотрел  в  огневанные  лица
повольников и думал:
     "Не сладко на Дону. Снизу турки подпирают, с боков крымцы и ногаи
жмут,  а сверху бояре наседают.  Вот попробуй и поживи вольно. Слабому
здесь не место, вмиг сомнут. Тут крепкий народ надобен, чтоб ни черта,
ни бога не боялся,  ни вражины поганой.  А враг рядом,  татары вот-вот
нагрянут  на Понизовье.  Надо забыть о всех бедах и готовиться к сече.
Ордынец силен и коварен, он ждать не будет".
     Болотников поднялся на опрокинутый челн и громко,  перекрывая гул
повольницы, прокричал:
     - Братья-казаки! Послушайте меня!
     Шум понемногу   улегся,   повольники   устремили    взгляды    на
Болотникова,  а тот, взбудораженный вниманием раздорцев, смело и веско
промолвил:
     - Борис Годунов и бояре - враги наши.  О том мы все ведаем, но не
о них сейчас речь.  И о Воронеже надо покуда забыть.  Не время  нам  с
боярами биться.  Ордынец под боком. Пока мы тут балясничаем, поганые в
тумены сбегаются.  Орду крепят.  Близок день,  когда татары хлынут  на
наши городки и станицы.  И нам их не удержать. На кругу дельно решили.
Надо немедля слать по станицам гонцов, скликать всех казаков в Раздоры
и  готовить  город к осаде.  Здесь мы дадим бой поганым и стоять будем
насмерть,  чтоб ни один ордынец не проник за наши  стены.  Раздоры  не
пустят поганых на Дон!
     Болотникова дружно поддержали:
     - Верно речешь - не пустим!
     - Свернем шею ордынцу, а потом и за бояр примемся!
     - К атаману, донцы! Пущай Раздоры крепит! К атаману!

ГЛАВА 8
                           ЦАРЕВ ПОСЛАННИК

     Боярин Илья Митрофанович Куракин был зол на раздорцев.  Да и  как
тут  не  серчать?  Неслыханный срам!  Гультяи опозорили так,  что и до
смертного часа не забудешь.  Когда это было,  чтоб  простолюдин,  голь
перекатная,  смерд  с  боярина шапку сдирал!..  А каково царю-батюшке?
Его-то еще пуще обесчестили.  Взяли да государеву грамоту - кобыле под
хвост.  Царев  указ  с  печатями!  Да  за такое головы на плахе рубят.
Злодеи!  Ни бояре,  ни царь им не страшны.  Вон что Ивашка  Болотников
выкрикнул:  господам-де  нас  не  достать,  кишка тонка.  А коли силой
сунетесь - головы посрубаем! Так-де Бориске и передай. Не быть на Дону
боярской неволе!
     Ишь, бунташное семя,  чего изрек.  Крамольник,  смерд  сиволапый!
Надо бы этого смутьяна заприметить. От таких воровских людей все может
статься, от них и броженье на Руси.
     Разместили боярина   в   просторном   атаманском  курене.  Богдан
Васильев отдал ему белую  избу,  а  сам  пока  перебрался  в  обширный
рубленый подклет.
     Боярину подавали на стол богато,  но еда не  шла  в  горло.  Душа
кипела  злобой.  Хотелось  тотчас  уехать в Москву и обо всем поведать
царю, да так, чтобы тот огневался и послал рать на гулебщиков.
     Однако ехать в Москву Куракин не мог: вначале надлежало выполнить
государев наказ,  а уж потом и в стольный град снаряжаться.  Дело  его
оказалось нелегким.  Надо было уговорить донских атаманов,  чтоб они у
себя беглых людей не  только  не  укрывали,  но  и  возвращали  вспять
боярам. О том более всего на Москве пеклись:
     "Мужик нам  в  поместьях  и  вотчинах  надобен.  Запустели  нивы,
великий глад на Руси.  Мужика с Дона - долой и к сохе. Пущай оратай на
земле сидит, пущай хлеб растит".
     Казачий круг  испугал  Куракина.  Донцы  горой встали за лапотную
бедь.  Не захотели они  выслушать  и  царев  наказ,  чтоб  азовских  и
крымских людей не задорить, и чтоб разбоем на Волгу не ходить. Вон как
на майдане орали,  готовы  были  его,  боярина,  на  куски  разорвать.
Нечестивцы!
     Куракин тяжко вздохнул и вспомнил Москву,  где все его почитали и
ломали  перед  ним шапку.  Думный боярин!  Не всякому родовитому такая
честь.
     Покойно в  Москве,  чинно.  Подлая чернь поперек слова не скажет.
Здесь же,  в Раздорах,  крамольник на крамольнике,  так и норовят тебя
унизить.  И управу на гультяев не сыщешь,  почище бояр выкобениваются.
Гилевщики!  На них бы царя Ивана  Грозного  напустить,  вот  то-то  бы
хвосты поджали. Царь крамольников терпеть не мог чуть что - и голову с
плеч.  Никого не щадил,  ни боярина ближнего, ни сына родного. Страшен
был в гневе государь, страшен!
     А вот царь Федор Иванович не в батюшку.  Хил, тщедушен, смирен. В
постах  и  в  молитвах  проводит дни свои.  "Царь-пономарь",  - так на
Москве его кличут.  Тяжко  ему  Русью  управлять,  робок  он  в  делах
державных.  Вокруг смута ширится,  народишко бунтует,  но царь уповает
лишь на одного бога.  Добро Борис Годунов есть на Москве,  а то  бы  и
вовсе беда.  Боярин мудр и властолюбив, но и ему дела вершить нелегко.
Окраины заполнены бунташной чернью.  Особенно много воровских людей  в
Диком Поле. И нет на них кнута. Дерзят, своеволят, царевы указы рушат.
Богоотступники!  Правда,  не все  тут  крамольники.  Казачьи  старшины
намерены с Москвой ладить.  Они живут богато и не хотят задорить царя.
Богдашка Васильев давно о мире помышляет.  Но  сможет  ли  он  уломать
повольницу? Хватит ли ума у раздорского атамана?"
     Куракин и Васильев встретились с глазу на глаз.  Илья  Митрофаныч
сказал недовольно:
     - Мятежны  твои  казаки,  Богдан  Андреич.  И  царю,  и  послу  -
бесчестье. Шибко огневается государь. Экое воровство на Дону!
     - Не серчай,  боярин.  Море пошумит и стихнет,  - смиренно молвил
Васильев,  подвигая  цареву  посланнику  кубок  вина  и чашу с красной
икрой.