Кат шагнул  к  жаратке,  где  плавился  свинец  в ковше.  Опустив
Пятунку на пол,  Адоня вставил в его черный изжеванный  рот  небольшое
железное кольцо, а затем вылил в горло дымящуюся, расплавленную жижу.
     Пятунка, донской  казак  из  Раздорской   станицы,   дернулся   в
последний раз и навеки застыл, унося с собой тайну.

     Утром к  городу прибыл торговый обоз.  Купец,  черный,  косматый,
сошел с подводы и, разминая затекшую спину, ступил к воротам.
     - Пропущай, служилые!
     Стрельцы и ухом не повели. Один из них молвил, позевывая:
     - Больно прыткий... Рожа у тебя разбойная.
     - Сам разбойник,  - пообиделся купец.  - Открывай ворота. Людишки
мои чуть живы, да и кони приморились. Впущай!
     Стрелец пьяно качнулся, хохотнул:
     - Ишь,  плутень.  На  торг  поспешает,  служилых  объегоривать...
Издалече ли притащился?
     - Издалече.  С самой матушки Рязани.  Воевода Тимофей Егорыч меня
ждет не дождется. Товаров ему везу.
     Услышав имя воеводы, стрельцы засуетились и кинулись к воротам.
     - Так бы и говорил. А подорожную имеешь?
     - При мне, служилые.
     Купец вытянул из-за пазухи грамоту,  и стрельцы открыли  тяжелые,
окованные  железом  ворота.  Старшой глянул в подорожную,  но кудрявые
строчки двоились и прыгали перед мутными глазами.  Так  и  не  осилил.
Махнул рукой.
     - Проезжай, торгуй с богом.
     Пять подвод  в сопровождении оружных людей с самопалами въехали в
город.  У стрелецкой избы пришлось остановиться:  купца позвал к  себе
сотник Потылицын, которого уже известили о торговом обозе.
     - Из  Рязани  пожаловал?  Так-так...  А  что  везешь?  -  пытливо
вопросил сотник.
     - Да всего помаленьку,  - уклончиво  ответил  купец  и  замолчал,
упершись тяжелыми руками о колени.
     - И воеводу нашего ведаешь?
     - Да как же не ведать, мил человек. В Рязани наши дворы обок, - с
гординкой произнес купец.
     - А чего в эку даль пустился? Нас купцы не шибко жалуют.
     - Вестимо. Плохо до вас добираться, лиходейство кругом. Но прытко
Тимофей  Егорыч  просил.  Новому  городу-де  без  товаров худо.  Вот и
потащился. Да и воеводу-старика охота потешить.
     - Старика?  - еще более сузив глаза, протянул сотник. - Околесицу
несешь, купец. Нашему воеводе и сорока нет.
     - Да ты что,  служилый! Грешно над воеводой смеяться. У него сыны
твоих лет.
     - Моих  лет?  -  Потылицын  и вовсе оторопел.  Голову его осенила
страшная догадка,  и от этого он разом взопрел, будто сунулся в жаркую
баню.
     - Моих лет, речешь?.. А кой из себя, воевода?
     Купец недоуменно глянул на сотника, пожал плечами.
     - Волосом рыжеват, плешив, борода клином...
     Купец не  успел досказать,  как Потылицын сорвался с лавки и пнул
ногой дверь в пристенок.
     - Степка! Кличь ко мне десяцких!
     Ступил к купцу, жарко задышал в лицо.
     - В самую пору явился,  в самую пору!  То-то,  мекаю,  воевода на
ухарца схож.  Никакой в нем знатности.  Вот топерича он  у  меня  где,
самозванец!
     Сотник стиснул тяжелый кулачище,  а  купец,  ничего  не  понимая,
захлопал на Потылицына глазами.
     - Энто как же,  батюшка?..  Ведь то поклеп  на  Тимофея  Егорыча.
Вельми он родовит.  Дед его у Ивана Грозкого в стольниках ходил... Кой
самозванец? Воевода при мне из Рязани выступил.
     - Выступил  да сгинул.  Воровской атаман Федька Берсень ему башку
смахнул и сам воеводой объявился. Уразумел?
     Купец ошарашенно попятился от сотника, перекрестился в испуге.
     - Экое злодейство... Четвертовать надлежит лиходея.
     - В  Москву  повезем.  Пущай  сам  государь Федьку четвертует,  -
злорадно молвил сотник.

     Воровского атамана надумали схватить ночью. Днем же Федьку сотник
брать не решался: с атаманом была большая ватага повольников-донцов.
     - Федьку в железа закуем,  а гулебщиков живота лишим.  Они  нонче
все пьяные, управимся, - сказал "собинным людям" Потылицын.
     - А с дружками Федькиными как? - вопросил один из десяцких.
     - И дружков в железа. То Федькины есаулы. Ивашку и Ваську повезем
вкупе с атаманом.
     Потылицын ликовал:  завтра  он  отправит закованных бунтовщиков в
стольный град.  И сам поедет.  Царь щедро  вознаградит.  И  не  только
деньгами,  а,  возможно,  за  радение и в дворяне пожалует.  Может так
случиться, что возвернется он в крепость самим воеводой.

     А Берсень  тем  временем  сидел  в  Воеводской  избе.   Распахнув
бархатный кафтан, мрачно взирал на конопатого длинногривого подьячего,
который монотонно доносил:
     - Торг обезлюдел.  Купцы и приказчики лавчонки закрыли и по домам
упрятались.  А все оттого,  что стрельцы на торгу  озоруют,  денег  не
платят и многи лавки разбоем берут. Гиль в городе, батюшка... Служилые
бражничают,  караульной службы не ведают.  И всюду блуд зело  великий.
Стрельцы  твои  по  ночам девок силят.  Врываются в избы благочестивых
людей,  кои достаток имеют,  и волокут  девок  в  кабак.  Ропот  идет,
батюшка...
     "Кабы один ропот, - разгневанно думал Федька. - Тут и вовсе худое
замышляют.  Купцы  и  приказчики,  чу,  грамоту царю отписали.  Вот то
беда!"
     Другой день  Федька  невесел:  Болотников  доставил черную весть.
Может статься,  что грамота попадет самому  Годунову.  Тот  пришлет  в
крепость  своих людей да приставов,  и тогда прощай воеводство.  Но то
будет еще не скоро.  Месяц,  а то и более не прибудут Борискины  люди.
Надо  выставить на дороге заставу.  Самому же пока сидеть в крепости и
потихоньку готовить казаков к походу.  Потребуются  деньги,  оружие  и