крепость, - охладил пыл темника Джанибек.
     - Но почему, мурза?
     - Одними  таранами  Раздор не взять.  Надо ждать пашу Ахмета.  Он
везет по Тану пушки.  Юртджи донесли,  что паша  завтра  будет  здесь.
Потерпи,  мой славный Давлет.  Не пройдет и ночи,  как мы обрушимся на
презренных гяуров.
     Джанибек резко   поднялся,   показывая   тем   самым,  что  совет
военачальников закончен.
     - На Раздоры, джигиты!
     В тот же час  тумен  Бахты  и  войско  турецких  янычар  обложили
казачью крепость со стороны Раздорского шляха.
     Тумен Давлета начал перебираться на противоположную сторону Дона.
Ордынцы  набивали кожаные мешки походной пищей,  оружием и одеждой,  а
затем привязывали их к  конским  хвостам  и  тянули  лошадей  в  воду.
Ухватившись за густую, длинную гриву, воины плыли рядом с конями.
     К полудню Раздоры оказались в ордынском кольце.

ГЛАВА 11
                                ОСАДА

     В крепости  собралось около пяти тысяч казачьего войска.  Прибыли
заставы,  сторожи и станицы с Северного Донца и Айдара,  Тихой Сосны и
Битюга, Хопра и Медведицы, Иловли и Маныча.
     Башни и стены крепости разбили по станицам.  Атаманы получили  от
круга  крепкий  наказ:  стоять  храбро,  не щадя голов своих;  ни один
ордынец не должен очутиться на стенах крепости.
     Загодя, вдоль  всего водяного рва,  расставили шестнадцать пушек;
но когда татары перебрались на левую сторону Дона, пришлось перетащить
пять пушек и на восточную стену.
     Родниковская станица  Болотникова  была  поставлена   к   Степным
воротам.  Еще  с  утра  казаки  забрались  на  затинный помост и зорко
наблюдали за передвижением ордынцев.
     - Вот  это  скопище!  -  присвистнул Деня.  Он всего второй год в
Диком Поле и никогда еще не видел такого огромного татарского войска.
     Болотников внимательно  глянул  в  его  лицо  и  заметил в глазах
молодого казака смятение.
     "Волнуются казаки. Но то не страх, а озноб перед битвой. Несвычно
в гуще татар находиться.  Вон их сколь подошло.  Всю степь заполонили!
Жарко будет.  Ордынцы свирепы, они притащили тараны. Выдюжат ли стены?
Хватит ли ядер и зелья у пушкарей?"  -  поглядывая  на  орду,  подумал
Болотников.
     - Глянь,  робя!  Татары за Дон повалили!  -  прокричал,  стоявший
рядом с родниковским атаманом, высоченный казак Юрко.
     - Куды это они?.. Нешто на Москву? - недоуменно вопросил Деня.
     - А  все  туды,  -  хмыкнул  поднявшийся  на стену дед Гаруня.  -
Переплывут и встанут.
     - Пошто?
     - Аль невдомек,  дурья башка? Чтоб от подмоги нас отрезать. Вдруг
с  Волги  голытьба  придет,  тут ее татары и встретят.  Охомутали нас,
Денька. Теперь держись!
     - Уж не струхнул ли, дед? - подтолкнул старика Секира.
     - Я те струхну!  - осерчал Гаруня.  - Ты еще у матки в подоле  не
лежал,  а я уже с татарином бился.  Одна степь знает,  сколь я поганых
посек. А на тебя ишо погляжу, каков ты казак.
     - Погляди, погляди, дед. У меня тоже сабля не заржавеет, - весело
молвил Секира.
     Этот чернявый,  длинноусый  казак никогда не унывал,  был весел и
беззаботен;  ничто не могло привести казака  в  кручину:  ни  голодные
годы,  ни  лютые  зимы,  когда  приходилось  ночевать  прямо в стылой,
продуваемой всеми  ветрами  степи,  ни  горячая  степная  жара,  когда
нещадно  палило  солнце  и  мучила жажда,  ни злая татарва,  то и дело
набегавшая на городки и станицы. Славный казак Секира!
     - А струги-то не зря упрятали,  - произнес Васюта, посматривая на
левый берег Дона, усеянный ордынцами.
     - Не зря,  станишники.  Сейчас поганым их только и не хватает,  -
молвил Емоха, поводя длинным горбатым носом.
     Вокруг Раздор  на  много  верст чернели круглые войлочные шатры и
кибитки;  из  стана  врагов  доносились  резкие,   гортанные   выкрики
тысячников,   сотников   и  десятников,  ржание  коней,  глухие  удары
барабанов;  развевались татарские знамена из  белых,  черных  и  пегих
конских  хвостов,  прикрепленных  к  древкам копий,  установленные над
шатрами темников и тысячников; дымились десятки тысяч костров, разнося
по степи острые запахи жареного бараньего мяса и конины.
     - Махан жрут, погань! - сплюнул Емоха. (Махан - конина.)
     - А че им?  У крымцев табунов хватает.  Вишь,  сколь нагнали.  До
зимы не прижрать, - молвил Степан Нетяга.
     - И баранины у татар вдоволь, - вздохнул, любивший сладко поесть,
могутный и грузноватый Нечайка.
     - И вшей-паразитов у каждого по арбе,  - в тон ему произнес Устим
Секира, сложив руки на груди и покачивая по-бабьи головой.
     Казаки загоготали,  и  этот неожиданный смех несколько растопил в
их сердцах тоскливую настороженность.
     До самого  вечера  простояли  донцы  на стенах,  но орда так и не
ринулась на приступ.
     "Странно. Татары  обычно  нетерпеливы,  они  не  любят  мешкать у
крепостей.  Эти же почему-то выжидают. Но чего? Подхода новых туменов?
Но  тут  и  без  них вся степь усеяна.  Пожалуй,  на каждого казака по
десятку ордынцев придется.  Тогда почему ж  не  лезут?"  -  раздумывал
Болотников, прислонившись спиной к затинной пушке.
     Со стен никто не уходил:  татары  иногда  штурмовали  крепости  и
ночью.  Вечеряли прямо на помосте;  хлебали из медных походных казанов
мясную похлебку,  прикусывая жесткими  сухарями  и  лепешками;  жевали
вяленую и сушеную рыбу,  запивая квасом. Ни браги, ни пива, ни водки в
баклажках не было. Атаманы особо наказали:
     - О  хмеле  забыть,  как  будто его и на белом свете нет.  Пьяная
башка в сече помеха.  Басурманин ужом вьется и коршуном кидается, глаз
да  глаз  за  ним.  А  кто  наказ сей нарушит,  тому после боя чары не
давать.
     И казаки  не  пили,  ведали:  слово  атамана крепко,  да и кругом
заповедь установлена. Переступишь - ни царь, ни бог тебе не поможет. А