рухнут,  и  тогда  ничто и никто не удержат лавину ордынцев,  жаждущих
вломиться в казачий город.
     Но ворота  не  рухнули:  раздорцы  надежно укрепили их бревнами и
тяжелыми кулями с землей.  Таран,  пробив наконец  ворота,  застрял  в
новом мощном заслоне.
     Убедившись, что таран бесполезен, мурза Джанибек приказал отнести
его от ворот. Теперь вся надежда татар была на горящие стрелы. Раздоры
должны погибнуть в огне.
     Потерпев неудачу   под   Степными  воротами,  Ахмет-паша  задумал
нанести решающий удар у Засечной башни.  Скрытно от казаков он повелел
перетащить  оставшиеся  кулеврины на галеры,  бросившие якоря у левого
берега Дона.  В то время,  когда темник Давлет переправлял  два  крыла
своего   тумена  на  правобережье,  а  затем  начал  осыпать  крепость
огненными стрелами,  Ахмет-паша приблизил суда к  городу  на  пушечный
выстрел. Он сам был на одной из галер.
     - Забросайте Раздоры калеными ядрами! - приказал он капычеям.
     Турецкие пушки выстрелили неожиданно для казаков. Богдан Васильев
и Федька Берсень,  руководившие обороной Засечной стены,  на  какое-то
время пришли в замешательство.
     - Откуда взялись пушки? Здесь их не было! - закричал Васильев.
     - Палят с реки. С галер палят, злыдни!
     Каленые ядра еще больше раздули пожар.  Избы вспыхивали  одна  за
другой,  как  свечи.  Вся  северо-западная часть города утонула в море
огня.  Многие избы залить водой уже было невозможно - их  растаскивали
баграми и крючьями, тушили песком и землей.
     - Бейте по галерам! - закричал пушкарям Васильев.
     Наряд выпалил,  но  ядра не долетели до судов:  пушки на Засечной
стене были поставлены маломощные.
     - Где  Тереха?  Где  этот  рязанский  лапоть?  -  еще пуще заорал
Васильев.
     Рязанец стоял на помосте у Степной башни. Когда с Дона заговорили
турецкие  пушки,  Тереха  с  отчаянием  хлопнул   ладонью   по   жерлу
"единорога".  Янычары  пошли на хитрость,  и теперь их кулеврины будут
свободно и безнаказанно палить по городу.
     Рязанец, не  дожидаясь  приказа  Васильева,  велел  снять со стен
часть тяжелых орудий и перетащить их к Засечной стрельне.  Но дело это
нелегкое: пушки весили до пятисот пудов, и потребуется немало времени,
чтобы установить их на донской стороне.
     Богдан Васильев  выделил  начальнику пушкарского наряда две сотни
казаков.
     - Умри, но пушки поставь! - грозно сказал он Рязанцу.
     Город полыхал.  В черное небо высоко  вздымались  огненные  языки
пожарищ.  Вскоре  огонь  перекинулся  и  на  восточную  часть  города,
неумолимо пожирая сухие рубленые избы.  В кривых  и  узких  улочках  и
переулках  метались люди,  задыхаясь от зноя,  гари и въедливого дыма,
валившего черными, густыми клубами из дверей и окон.
     Со стен  пришлось  снять  многих  казаков.  Этого-то и дожидались
Ахмет-паша и темник Давлет.  Они кинули на  крепость  тысячи  татар  и
янычар.  Штурм был грозный и яростный. Особенно дерзко и свирепо лезли
на стены воины мурзы Давлета.  Они несколько дней ждали этого часа,  и
теперь их было трудно остановить.
     На стенах то и дело громыхал голос Федьки Берсеня:
     - Не робей, донцы! Бей псов, круши!
     Но и враг неистовствовал.  Многим удалось  взобраться  на  стены.
Повсюду пошли рукопашные схватки; лязгали мечи и сабли, сверкали ножи,
клинки и ятаганы, сыпались искры.
     - Круши  псов!  Дави  степных гадов!  - хрипло орал Федька,  разя
ордынцев тяжелым мечом.
     И казаки крушили,  и казаки давили.  Брань, хрипы и ярые возгласы
перемежались с визгом,  воплем и предсмертными стонами. Все крутилось,
орало, выло, ухало и скрежетало в этом кровавом водовороте.
     Злая сеча шла  до  утренней  зари.  Повольники  не  дрогнули,  не
позволили врагу закрепиться на стенах крепости.
     Ордынцы отступили,  но городу не пришлось праздновать победу. Уже
в  самом конце битвы недалеко от майдана раздался оглушительный взрыв.
Каленое ядро турецкой кулеврины угодило в Зелейную избу  с  пороховыми
запасами.  Взрыв  был  настолько  силен,  что в городе рухнули десятки
строений и рассыпался храм Николая-чудотворца;  более трехсот казаков,
женщин, детей и стариков была убиты.

ГЛАВА 12
                           КАЗАЧИЙ ПОДАРОК

     Страшен был вид города в лучах раннего утреннего солнца.  Повсюду
виднелись  обугленные  избы,  курени  и трупы;  пахло гарью,  дымились
неостывшие пожарища, черный пепел толстым слоем покрывал землю.
     Обуглились и   почернели   стены   и   башни   крепости;  казаки,
прокоптелые, грязные, в окровавленных рваных одеждах, спали мертвецким
сном, не выпуская из рук мечей и сабель.
     По дымящейся крепости блуждали казачьи  женки,  разыскивая  среди
убитых и обгоревших своих детей,  братьев,  сестер и мужей.  То и дело
разносились их безутешные, горькие плачи.
     Более тысячи  казаков  потеряли  донцы  за  первые дни осады.  Но
жертвы были не напрасны: свыше семи тысяч янычар и крымчаков полегли у
стен крепости.
     Агата бродила по городу вместе  с  Любавой,  дочерью  раздорского
есаула Григория Соломы.  Агата искала мужа, а соседка по куреню - отца
родного.  С тревожным беспокойством вглядывались они  в  лица  убитых,
крестились и со слезами на глазах шли дальше.
     Но ни среди павших,  ни среди тяжелораненых Берсеня и Солому  они
не разыскали.
     - У Засечных ворот поглядите,  там их видели,  - тихо  подсказала
одна   из  казачек,  оплакивающая  мужа,  статного  красивого  казака,
пронзенного вражеской стрелой.
     Пошли к  Засечным воротам,  возле которых вповалку лежали казаки.
Бодрствовали лишь трое караульных, досматривавших за вражеским станом.
     - Кого вам, девки? - окликнул с высоты башни один из дозорных.
     - Федора Берсеня, да Гришу Солому, - ответила Агата.
     - На стене пали, - махнул рукой дозорный.
     - Пали? - меняясь в лице, дрогнувшим голосом переспросила Агата.