А внутри крепости кипела работа.  Оружейники по-прежнему ковали в
кузнях мечи,  сабли и копья,  плели кольчуги, обивали железом палицы и
дубины;  казаки,  свободные от боя, подтаскивали к помосту все новые и
новые колоды и бревна,  кряжи,  слеги и лесины, бочки и кадки, набитые
землей.  Все  это  затаскивалось  на  дощатый настил и обрушивалось на
головы татар.
     Когда ордынцы    штурмовали    стены,   бек   Араслан   торопливо
перетаскивал пушки за ров.
     - Скорее! Скорее! - кричал он на янычар.
     Невольники устанавливали  тын,  который   должен   был   защитить
турецких пушкарей от казачьих пуль и ядер.  Это были крепкие, сбитые в
несколько рядов сборные деревянные щиты,  доставленные на  галерах  из
Царьграда. Снаружи щиты были обиты медью.
     Одна из пушек свалилась с моста в ров.  Араслан-бек  рассвирепел.
Он  тотчас  приказал  привести  к  себе  виновных и самолично отсек им
головы.
     - Так  будет  с каждым,  кто посмеет уронить кулеврин султана!  -
пригрозил Араслан-бек.
     Более трех часов продолжался штурм Раздор, но ни один татарин так
и не смог оказаться на стенах крепости.
     Ордынцы подтащили  к  воротам  и тыну тараны.  Четыре камнеметные
машины татары поставили против Степных ворот.
     И вот  первые каменные глыбы тяжело и глухо ударились о крепость;
от  бревен  посыпалась  щепа.  Одна  из  глыб  упала  на  помост,  тот
проломился  и  вместе  с  бочками,  бревнами  и  казаками рухнул вниз.
Шестеро донцов были убиты.
     Болотников кинулся к пушкарям.
     - Цельте в тараны, братцы! Живо!
     Но те  уже  и  сами  догадались,  наводя  жерла орудий на осадные
машины.
     Начальником наряда  был у пушкарей степенный пожилой казак Тереха
Рязанец.  Десять лет он был затинщиком,  палил из пушек по  татарам  с
рязанских стен, а затем бежал в Дикое Поле.
     - Пушкарский голова замордовал. Чуть что - и в зубы. Не утерпел -
сдачи  дал,  да  не рассчитал малость:  насмерть пришиб.  Принимайте в
казаки, донцы.
     И донцы приняли: пушкари завсегда нужны, тем более для раздорцев.
В крепости шестнадцать пушек, но некоторые из них пришли в негодность,
требовалась крепкая и умелая рука. Прежний же начальник наряда, старый
пушкарь Никита Кулик,  ходивший с государем Иваном Грозным  под  стены
татарской Казани,  ослаб глазами и приноровился к горилке; день и ночь
не вылезал из кабака и, жалуясь, бубнил в седую опаленную бороду:
     - Меркнет свет в глазах,  братцы.  Худо зрю наряд свой. Осиротели
мои пушки.
     С приходом в Раздоры Терехи Рязанца атаманы вздохнули:
     - Заступай в пушкарские головы,  Тереха.  Но чтоб  пушки  золотом
     - Заступай  в  пушкарские головы,  Тереха.  Но чтоб пушки золотом
горели,  дробом и ядрами палили!  А коли худо будешь службу нести -  в
Дону утопим. (Дроб - картечь.)
     Но Рязанца  не  пришлось  топить,  взялся  он  за  дело  усердно:
вычистил от пороховой гари и ржавчины стволы, привел в порядок лафеты,
поставил пушки на катки - и наряд вновь приобрел грозный вид.
     - Пуще  глаза  храните.  То  славный наряд.  В Москве на Пушечном
дворе знатными мастерами отлиты, - с любовью поглаживая пушки, говорил
приставленным к наряду казакам Тереха Рязанец.
     В часы осады он бегал от пушки к пушке и покрикивал:
     - Без  надобности не палить!  Пороху мало.  Ждите,  когда поганые
наряд свой подтащат. По нему и бейте.
     Когда же  татары  подтащили  к  Степным  воротам тараны,  Рязанец
находился совсем в другом конце крепости, но пушкари и без него решили
ударить по осадным машинам.
     - Живее же,  черти! - поторопил их Болотников, видя, как каменные
глыбы наносят ощутимый урон казакам.
     Пушкари вложили в стволы ядра, насыпали в запалы пороху, поднесли
к  зелейникам  горящие  фитили.  "Троя"  и "единорог",  изрыгнув дым и
пламя, оглушительно ухнули; но ядра пролетели мимо и плюхнулись в ров.
     Болотников сокрушенно махнул рукой.
     - Да что же вы, черти зелейные!
     Но тут к наряду подоспел сам Тереха Рязанец.  Растолкав орудийную
прислугу, навел пушки и закричал:
     - Пали!
     Оба тяжелых  ядра  упали  в  самую  гущу   татар,   обслуживающих
камнеметные машины;  послышались вопли и стоны, обрывки жильных ремней
взвились вместе с землей в воздух.
     - Так палить! - сердито приказал пушкарям Рязанец.
     К нему подбежал Болотников, крепко поцеловал.
     - Молодец, друже!
     Тереха же метнулся к другим пушкам:  ему надо было всюду поспеть,
чтоб не было суеты и замешки среди наряда.
     Невольники под непрекращающимся огнем казаков  наконец  закрепили
за  рвом  тыны  и отступили за укрытие.  Было их полтысячи,  теперь же
оставалось не более сотни.  Но и за тыном рабам тотчас нашлась работа.
Араслан-бек  приказал  рыть  ниши для кулевринов.  И вновь загуляли по
спинам невольников хлесткие плети.
     - Вгрызайтесь в землю, шакалы! Да побыстрее! Тот, кто хоть на миг
опустит кирку, будет обезглавлен! - кричал Араслан-бек.
     Невольники кирки   не  опустили.  Вскоре  ниши  были  готовы,  по
крепости ударили турецкие пушки.  Тяжел был этот удар:  стены и ворота
зашатались,   одна   из   небольших  деревянных  башен  была  снесена;
свалившись внутрь крепости, она придавила собой более десятка казаков.
     - Еще  насколько  залпов  -  и  от Раздор ничего не останется!  -
самодовольно воскликнул Ахмет-паша,  наблюдавший за осадой с  высокого
холма.
     Но в это  время  по  тыну,  прикрывавшему  кулеврины,  выстрелили
казачьи пушки.  Ядра сделали несколько больших пробоин,  через которые
стали видны капычеи и пушки.
     Болотников не замедлил крикнуть станице:
     - Бейте в дыры, донцы!
     В пробоины посыпались стрелы и пули, поражая орудийный наряд.
     Араслан-бек, отбежав за  ров,  замахал  на  невольников  зубчатым