- После поведаю. Поспешай, Иванушка.
     Село утонуло в сугробах.  Надвигалась ночь, было покойно вокруг и
морозно,  в  черном  небе  ярко мерцали звезды.  Афоня почему-то повел
Иванку на овин старца Акимыча,  самого усердного богомольца  на  селе.
Шмоток мел полой шубейки снег и все чему-то посмеивался.
     ...После обедни в  храме  Покрова  жена  послала  Афоню  к  бабке
Лукерье.
     - Занедужила чевой-то,  Афонюшка, - постанывая, молвила Агафья. -
Добеги  до  Лукерьи.  Авось  травки иль настою пользительного пришлет.
Спинушку разломило.
     Афоня вздохнул:  идти  к  ведунье ему не хотелось.  Жила бабка на
отшибе, да и мороз вон какой пробористый.
     - Полегчает, Агафья. Погрей чресла на печи.
     - Грела, Афонюшка, не легчает.
     - Ну тады само пройдет.
     - Экой ты лежень,  Афонюшка.  Ить мочи нет.  Сходи, государь мой,
Христом-богом прошу!
     - Ну,  коли богом,  - вновь вздохнул "государь" и  одел  на  себя
драную шубейку.
     По селу шагал торопко, отбиваясь от бродячих собак. Псы голодные,
злые, так и лезут под ноги.
     Вошел в Лукерьину избу.  Темно, одна лишь лампадка тускло мерцает
у божницы. Снял лисий треух, перекрестился.
     - Жива ли, старая?
     Никто не  отозвался.  Уж не почивает ли ведунья?  Спросил громче,
вновь  молчание.  Пошарил  рукой  на  печи,  но  нащупал  лишь   груду
лохмотьев.
     "Никак, убрела куда-то",  - решил Афоня и пошел из  избы.  Открыл
разбухшую, обледенелую дверь, постоял на крыльце в коротком раздумье и
тут вдруг услышал голоса. К избе кто-то пробирался.
     - Мы ненадолго, бабушка. Нам бы лишь суженого изведать.
     "Девки!.. К Лукерье ворожить",  - пронеслось в голове Афони, и по
лицу его пробежала озорная улыбка. Вернулся в избу и сиганул на печь.
     Девок было трое. Вошли, помолились, чинно сели на лавку.
     - В  поре  мы,  матушка  Лукерья,  -  бойко начала одна из девок,
дородная и круглолицая. - Поди, женихи придут скоро сватать, а женихов
мы не ведаем. За кого-то нас батюшка Калистрат Егорыч отдаст?
     "Приказчиковы девки,  -  смекнул  Афоня.  -  То  Меланья,   чисто
кобылица, уж куды в поре".
     - Так,  так,  девоньки,  - закивала Лукерья.  - О молодцах затуга
ваша.
     Девки зарделись, очи потупили.
     - Скушно нам,  постыло, - горестно вздохнула вторая девка. - Хоть
бы какой молодец вызволил.
     "А то Аглая. Девка ласковая и смирная".
     - В затуге живем,  матушка Лукерья.  Осьмнадцатый годок, а жениха
все нетути. Каково?
     "Анфиска. Эта давно на парней зарится. Бедовая!"
     - Добро, девоньки, поворожу вам.
     Лукерья зачерпнула из кадки ковш воды, вылила в деревянную чашку,
бросила в нее горячих угольев да горсть каши.
     - Ступайте ко мне,  девоньки.  Опускайте в чашу косы... Да не все
разом, а по одной.
     Первой опустила косу Меланья.
     - Быть те ноне замужем. Вишь, уголек в косу запал.
     - Ой, спасибо, матушка! В поре я, - рухнула на колени крутобедрая
девка.
     - В поре,  дева,  в поре,  - поддакнула Лукерья. - Жди молодца. А
топерича Аглаха ступай.
     И Аглахе,   и   Анфиске   наворожила   бабка    женихов.    Девки
возрадовались, принялись выкладывать на стол гостинцы.
     - А богаты ли женихи-то? - выпытывала Меланья.
     - На овин надо идти, девоньки.
     - Пошто, матушка Лукерья?
     - К гуменнику, девоньки. Он вам все и обскажет. Гуменник-то в эту
пору по овинам бродит. Ступайте к нему.
     - Страшно к нечистому,  матушка,  - закрестились девки. - Он хуже
домового. Возьмет да задушит али порчу напустит. Каково?
     - Не пужайтесь, девоньки. Гуменник в крещение господне добрый. Вы
ему хлебушка да меду принесите.
     - А как он обскажет-то, матушка Лукерья?
     - Молчком,  девоньки.  Как в овин придете, то сарафаны подымите и
опускайтесь  на  садило.  Гуменник-то в яме ждет.  Коль шершавой рукой
погладит - быть за богатым. Ну, а коль голой ладонью проведет - ходить
за бедным. Уж тут как гуменнушко пожалует.
     - А как нам этот овин сыскать?  Ужель во всяком нечистый сидит? -
вопросила Меланья.
     - Не  во  всяком,  девонька.  Они  добрых  хозяев  выбирают,  кои
благочестием ведомы. Ступайте на овин деда Акимыча. Там-то уж завсегда
гуменнушко сидит. Ступайте с богом.
     Девки накинули  кожушки  и  выбежали из избы.  Лукерья собрала со
стола гостинцы, завернула в тряпицу. Встала к божнице.
     - Помоги им, пресвятая дева. Дай добрых женихов...
     Афоня взопрел,  пот со лба и щек стекал в козлиную бороденку.  Да
тут еще тараканы в рот лезут.
     Кубарем свалился на пол.  Лукерья в страхе выпучила глаза:  подле
дверей  поднималось  что-то черное и лохматое.  С криком повалилась на
лавку, заикаясь, забормотала:
     - Сгинь!.. Сгинь, нечистый!
     "Нечистый" метнулся к двери,  протопал по сеням  и  вывалился  на
улицу.  Лукерья долго не могла прийти в себя,  сердце захолонуло, язык
отнялся.  А "нечистый" тем временем прытко бежал по деревне.  Влетел в
свою избенку, плюхнулся на лавку, зашелся в смехе.
     - Ты че,  Афонюшка?..  Что  тя  разобрало?  -  заморгала  глазами
Агафья.
     А Шмоток все заливался,  поджимая руками отощалый  живот,  дрыгал
лаптями по земляному полу.  Агафья переполошилась:  уж не спятил ли ее
муженек? Пристукнула ухватом.
     - Уймись!.. Принес ли травки пользительной?
     - Травки?  - перестал наконец смеяться  Афоня.  -  Какой  травки,