грудью, глаза васильковые. Царь-девка!
     - И-эх! - сладко вздохнул Нечайка.
     Настасья же сидела с застывшим каменным лицом, а потом молвила:
     - Не хвались телом,  а хвались делом. Красой сыт не будешь. Пекла
ли ныне пироги, девка?
     - Пекла, Настасья Карповна. Пирог на столе.
     Настасья придирчиво оглядела пирог, понюхала и разрезала на малые
куски.
     - Откушайте, гостюшки.
     Гостюшки давно уже примеривались к румяному  пирогу:  почитай,  и
вовсе забыли запах пряженого. А пирог был на славу: из пшеничной муки,
жаренный в масле,  с начинкой из курицы.  Ели,  похваливали да  пальцы
облизывали. Настасья же пирога отведала самую малость.
     - Сама ли пекла,  девка?  Не матушка  ли  Домна  Власьевна  тесто
месила, да не она ли в печь ставила?
     - Сама, Настасья Карповна.
     - Ну,  а  коль  сама,  молви  нам,  что  можно  хозяйке  из  муки
сготовить? - пытала девку Настасья.
     - Всякое,   Настасья  Карповна.  Первым  делом,  хлеб  ржаной  да
пшеничный.  Из муки крупитчатой выпеку калачи,  из толченой  -  калачи
братские,  из  пшеничной  да ржаной - калачи смесные.  Напеку пирогов,
Настасья Карповна,  подовых из квасного теста да пряженых.  Начиню  их
говядиной с луком, творогом да с яйцами...
     - Так-так, девка. А сумеешь ли мазуньей казака накормить?
     - Сумею,  Настасья  Карповна!  Тонехонько  нарежу редьки,  надену
ломтики на спицы и в печи высушу.  Потом толочь  зачну,  просею  через
сито  и патоки добавлю,  перчику да гвоздики.  И все это в горшок да в
печь!
     - Любо!  - закричали гостюшки,  поглядывая на сулею с горилкой, к
которой еще не приступали:  за главного козыря  была  смотрильщица,  и
только  после ее сигнала можно было пропустить по чарочке.  Но та знай
невесту тормошит:
     - И  как муку сеять и замесить тесто в квашне,  как хлеб валять и
печь,  как варить и готовить всяку еду  мясную  и  рыбную  ты,  девка,
ведаешь...  Да  вот  по дому урядлива ли?  Не срамно ли будет к тебе в
избу войти?
     - Не срамно,  Настасья Карповна. Все вымою, вымету, и выскребу. В
грязное погодье у нижнего крыльца сено или солому переменю,  у  дверей
же  чистую  рогожинку  или  войлок  положу.  Грязное  же прополоскаю и
высушу.  И все-то у меня будет чинно да пригоже,  чтоб казак мой как в
светлый рай приходил.
     - Любо!  - вновь крикнули донцы,  и все глянули на  смотрильщицу:
хватит-де невесту мучать, Настасья. Не девка - клад!
     Сдалась смотрильщица.
     - Доброй  женой  будешь  князю  Василию.  За то и чару поднять не
грех, казаки.
     И подняли!
     После малого застолья довольные  сват,  сваха  и  гости  пошли  к
жениху.  Григорий  же  Матвеич,  оставшись  с  дочерью,  умиротворенно
промолвил:
     - Ну, мать, теперь готовь свадебку.
     - Да, поди, допрежь сговор, отец. С чего ты вдруг заторопился?
     Поспешить со   свадьбой  упросил  есаула  Болотников:  родниковцы
надумали идти в поход, да помешала Васютина женитьба.
     - Велишь обождать две недели. Долго-то, Григорий, засиделись мы в
Раздорах. От всей станицы просьба великая - не тяни со свадьбой!
     Соломе были  хоть и не по сердцу такие речи,  но на сей раз он не
очень упирался.  Понимал:  как ни  тяни,  как  ни  удерживай,  а  дочь
выдавать придется. Да и станица просит.
     - Ладно,  Болотников,  поспешу.  Но  свадьбу   буду   играть   по
стародавнему обычаю. Потешу Любаву в последний раз. Но для того помощь
нужна,  Иван.  Для свадьбы много всего надо. А прежде всего - хлеба да
вина. Без пирогов и чарки за столы не сядешь.
     - Раздобудем, - твердо пообещал Болотников.
     В тот  же день сотня родниковцев выехала в степь.  Повел ее Мирон
Нагиба.  Два  дня  пропадали  донцы  и  наконец  веселые,   крикливые,
опьяненные вылазкой и степью, прибыли в Раздоры.
     - Повезло,  батько!  В степи с купцами заморскими столкнулись. Из
Казани шли. Пришлось тряхнуть купчишек. Глянь, какой обоз захватили.
     Болотников глянул и похвалил казаков:
     - Удачен набег. Есть чем молодых поздравить.

     Посаженным отцом Васюты согласился быть дед Гаруня,  а посаженной
матерыо - Настасья Карповна.  Правда, по обычаю смотрильщицы не ходили
в  посаженных,  но  лучшей "матери" казаки не сыскали.  Тысяцким донцы
выкликнули Федьку Берсеня,  а меньшими дружками -  Нечайку  Бобыля  да
оправившихся  от  ран  Юрко  и  Деню.  Наиболее  степенные казаки были
выбраны  в  "сидячие  бояре".  Молодые  же  угодили  в  "свечники"   и
"каравайники".  Ясельничим,  по  воле родниковского круга,  стал есаул
Мирон Нагиба.  Он должен был  оберегать  свадьбу  от  всякого  лиха  и
чародейства.
     А в  доме  Григория  Соломы  хлопотали  пуще  прежнего.   Досужие
казачки,  пришедшие  к Домне Власьевне на помощь,  выметали,  скребли,
мыли и обряжали избы,  варили,  жарили, парили и пекли снедь, готовили
на столы пиво, меды, вина.
     Вскоре пришел час и девичника. Любава, собрав подружек, прощалась
с порой девичьей.  Закрыв лицо платком, пригорюнившись, пела печальные
песни. Глянув на мать, запричитала:
     - Матушка,  родимая!  Чем же не мила тебе стала,  чем же душеньке
твоей не угодила?  Иль я не услужлива была,  иль не работница?  Аль  я
сосновый пол протопала, дубовы лавки просидела?..
     Домна Власьевна всхлипывала,  да  молчала.  Девки  же,  расплетая
Любавину косу, приговаривали:
     - Не наплачешься за столом, так наревешься за муженьком. Погорюй,
погорюй, подруженька.
     - Уж не я ли пряла, уж не я ли вышивала? Не отдавай, матушка, мое
делорукодельице  чужим  людям  на  поруганьице,  -  еще  пуще залилась
слезами Любава.
     - Пореви,   пореви,   подруженька.   Пореви,  краса-девица.  День
плакать,  а век радоваться,  -  говорили  девки,  распуская  невестины