- Светишься   вся,   будто   солнышко.  Аль  победе  казачьей  не
нарадуешься?
     - Не нарадуюсь, Федор! Легко нонче на душе моей.
     - Вот и добро.  Не шибко-то часто вижу тебя веселой,  -  довольно
молвил Федька.
     Однако не  знал  он,  что  дело  не  только  в  казачьей  победе:
счастливые глаза Агаты все чаще и чаще останавливались на Болотникове,
казалось,  не было и минуты,  чтобы она  не  подумала  о  родниковском
атамане. А тот будто и не замечал ее ласковых, пристальных взглядов.
     "Дичится меня.  А отчего?..  Ужель Федора стыдится? - раздумывала
Агата.
     Иван в  курене  показывался  редко:  все   больше   пропадал   на
крепостных   стенах.  Казаки,  наблюдая  за  его  ловкой,  сноровистой
работой, гутарили меж собой:
     - Лихой казак Болотников. Дюже знатно галеры взорвал.
     - Лихой и головой разумен.  Струги-то он припрятать надоумил. Вот
и сгодились.
     - И душой не корыстен,  на деньгу не падок. Все богатство на нем.
Славный казак!
     - Славный,  не чета Богдану Васильеву. Тот и в сечу не кинется, и
на деньгу лют. Хитер да лукав.
     - Люб нам Болотников. Вот бы кого раздорским атаманом.
     - А что? Возьмем и крикнем!..
     Разговоры дошли до Васильева: всюду имел он глаза и уши.
     "В силу  входит Болотников,  в большую силу,  - раздумывал Богдан
Васильев.  - Ишь,  как казаки  о  нем  загутарили.  А  все  та  ночная
вылазка...  Уцелел,  гультяй! Мекал, вместе с турками подорвется, а он
живым вернулся да еще семь бочек пороха приволок.  Ныне гоголем ходит,
казаки за него хоть в пекло.  Атаманом раздорским,  вишь ли, помышляют
крикнуть. И крикнут! Теперь тут вся голытьба собралась. Надо домовитых
позвать да крепко погутарить".

     Около двух месяцев станицы оставались в Раздорах,  и вот наступил
час,  когда Богдан  Васильев  скинул  перед  воинством  свою  бобровую
трухменку.
     - Любо порадели,  атаманы-молодцы!  Не забудет вольный Дон  вашей
помощи. Крепость стала краше прежней. Не взять ее ни поганому ордынцу,
ни турецкому янычару.  Спасибо вам,  казаки!  - Васильев поклонился на
все  четыре  стороны  и  продолжал.  -  Ноне  большого набега ждать не
придется,  но ухо держи востро.  Степняки и  малым  наскоком  наделают
беды. Быть всем настороже! Потому прошу всех станичных атаманов стоять
на дозорах крепко и нести  сторожевую  службу  так  же  ладно,  как  и
допрежь несли. С богом, донцы!
     Болотников протолкался к помосту,  снял шапку;  строгие глаза его
остановились на Васильеве. Тот приметил, насторожился: что-то вывернет
родниковский атаман?
     - Выходит, по станицам разбежимся?
     - По станицам,  Болотников.  Ты добро повоевал,  - смягчил  голос
Васильев. - Станице твоей особый поклон. Знатные у тебя казаки!
     - В Раздорах все лихо воевали,  атаман. Каждому казаку надо земно
поклониться.
     - Любо, Болотников! - воскликнул круг.
     Иван поднял руку, и на майдане стало тихо.
     - Покумекать  надо,  братья-казаки.  Стоит  ли   нам   по   степи
разбредаться? Стоит ли нам под татарином стоять?
     Васильев недовольно покачал головой.
     - Худо гутаришь, Болотников. Нешто степь без дозоров оставим?
     - Так на Дону не  водится!  -  крикнул  раздорский  писарь  Устин
Неверков.
     - Без дозоров не бывать Полю! - поддакнула старшина.
     Болотников вновь поднял руку, укрощая майдан.
     - Не о дозорах речь.  Малые сторожи в степях оставим, а вот всему
войску  идти  по  станицам  не с руки.  Худое из нас воинство.  Глянь,
донцы,  на кого мы похожи. Рваные, драные! Ни зипунов, ни порток, срам
нечем прикрыть.
     - Верно, Болотников! - дружно отозвалась повольница.
     - Пообносились  хуже  некуда,  батько!  -  обнажая из-под ветхого
зипуна голый пуп, воскликнул Секира.
     - А  чем  кормиться  станем?  -  напирал  на  раздорского атамана
Болотников.  - Нет у нас ни хлеба,  ни соли, ни вина. Святым духом сыт
не  будешь.  А чем от поганого отбиваться?  Ни свинца,  ни пороху,  ни
ядер, На одну саблю положиться?
     Круг поддержал:
     - Дело, атаман!
     - Не хотим голодом сидеть!
     - Зипунов, хлеба и зелья!
     Долго галдели,  покуда  Васильев  трижды  не  стукнул  булавой по
перильцу.
     - Ведаю  ваши  беды,  атаманы-молодцы.  Ведаю!  О  том  я  цареву
посланнику Куракину гутарил.  Обещал он  высказать  государю  о  нашей
нужде.  Великое  мы дело содеяли - ордынца в Поле не пустили.  Авось и
пришлет Федор Иванович нам жалованье.
     - Держался Авоська за Небоську,  да оба в воду упали! - усмешливо
бросил Болотников и,  дерзкий, горячий, взбежал на помост. - Я вот что
мыслю,  донцы.  Из  "авоськи"  мы не первый год кормимся.  Довольно на
царево жалованье уповать.  Надо самим зипуны добыть.  У бояр да купцов
всего вдосталь. Тряхнем богатеев!
     - Тряхнем, батько!
     - Айда за зипунами!
     То кричала донская голытьба,  домовитые же молчали.  Молча хмурил
лоб и Богдан Васильев. В эти минуты он не знал, на что и решиться. Еще
перед осадой он мыслил избавиться от бунташной голытьбы.
     "Как от  поганых отобьемся,  так всю крамольную повольницу с Дону
долой!  Пусть ее царево войско поколотит",  - раздумывал он.  Но после
осады мысли его поизменились.  "Орду на Русь не пустили,  тридцать тыщ
войска у Раздор задержали.  Царь смилостивится, казной пожалует. Будут
нам  и  зипуны,  и  деньги,  и  вино,  и  зелье.  Немалый куш старшине
перепадет.  Но ежели голытьба в разбой ударится,  либо азовцев  почнет
задорить  -  не быть на Дону царева жалованья.  Государь пуще прежнего
осерчает.  Надо выждать,  хотя бы недель  шесть-семь  тихо  просидеть.