вращается мир; он вращается неслышно.
     -- И  если  кто идет в  огонь  за  свое  учение -- что это  доказывает?
Поистине,  важнее, чтобы из собственного пламени души  рождалось собственное
учение.

     Фр. Ницше.
     "Also sprach
     Zarathustra".[47]

     Два  факта  величайшей важности  должны  сосредоточить на себе внимание
тех, кто хочет и  может обсудить свободно и  правдиво современное  положение
нашего  общества и пути к  его возрождению. Это -- крушение  многообещавшего
общественного   движения,    руководимого   интеллигентским   сознанием,   и
последовавший за этим событием быстрый развал наиболее  крепких нравственных
традиций и понятий в среде  русской  интеллигенции.  Оба свидетельствуют,  в
сущности,   об  одном,  оба  обнажают   скрытую  дотоле  картину   бессилия,
непроизводительности   и   несостоятельности   традиционного  морального   и
культурно-философского  мировоззрения  русской  интеллигенции.  Что касается
первого факта  -- неудачи русской революции,  то банальное  "объяснение" его
злокозненностью  "реакции" и "бюрократии"  неспособно  удовлетворить никого,
кто  стремится  к  серьезному,  добросовестному  и,  главное,  плодотворному
обсуждению  вопроса.  Оно  не столько фактически неверно,  сколько  ошибочно
методологически. Это вообще есть  не теоретическое объяснение, а лишь весьма
одностороннее  и  практически  вредное  моральное вменение  факта.  Конечно,
бесспорно,  что партия, защищавшая  "старый порядок" против освободительного
движения, сделала все  от  нее зависящее,  чтобы затормозить  это движение и
отнять от  него его плоды.  Ее  можно  обвинять  в эгоизме,  государственной
близорукости,  в  пренебрежении  к  интересам народа,  но  возлагать на  нее
ответственность за  неудачу борьбы,  которая велась  прямо  против нее и все
время была  направлена на  ее  уничтожение, -- значит рассуждать  или просто
недобросовестно, или ребячески-бессмысленно; это  приблизительно равносильно
обвинению  японцев  в   печальном  исходе  русско-японской  войны.   В  этом
распространенном стремлении успокаиваться во всех случаях  на дешевой мысли,
что  "виновато  начальство",  сказывается  оскорбительная рабья  психология,
чуждая  сознания  личной  ответственности  и  привыкшая  свое  благо  и  зло
приписывать всегда милости или гневу посторонней, внешней  силы. Напротив, к
настоящему положению вещей безусловно и всецело  применимо утверждение,  что
"всякий народ  имеет  то правительство, которого  он  заслуживает".  Если  в
дореволюционную эпоху  фактическая сила старого  порядка еще не давала права
признавать  его  внутреннюю  историческую  неизбежность,  то  теперь,  когда
борьба, на  некоторое время захватившая  все общество и сделавшая  его голос
политически  решающим, закончилась  неудачей защитников новых идей, общество
не вправе снимать с  себя ответственность  за уклад жизни, выросший из этого
брожения.  Бессилие  общества, обнаружившееся в этой  политической  схватке,
есть не случайность и не простое несчастие; с исторической и моральной точки
зрения это есть его грех.  И так как  в конечном счете  все движение  как по
своим  целям, так и по своей тактике было руководимо и определяемо духовными
силами интеллигенции  -- ее верованиями, ее жизненным опытом, ее оценками  и
вкусами, ее умственным и  нравственным укладом, -- то проблема  политическая
само собою становится проблемой культурно-философской и моральной, вопрос  о
неудаче интеллигентского дела наталкивает на более  общий и  важный вопрос о
ценности интеллигентской веры.
     К той же проблеме  подводит  и  другой отмеченный  нами факт. Как могло
случиться, что  столь, казалось,  устойчивые и  крепкие  нравственные основы
интеллигенции так быстро и радикально расшатались? Как объяснить, что чистая
и честная  русская  интеллигенция, воспитанная  на проповеди  лучших  людей,
способна   была  хоть  на   мгновение  опуститься  до  грабежей  и  животной
разнузданности? Отчего  политические преступления  так  незаметно слились  с
уголовными и отчего "санинство"[48] и  вульгаризованная "проблема
пола" как-то идейно  сплелись  с  революционностью?  Ограничиться  моральным
осуждением таких явлений было бы не только малопроизводительно, но и привело
бы к затемнению  их наиболее характерной черты; ибо поразительность их в том
и состоит, что это -- не  простые нарушения нравственности, возможные всегда
и повсюду, а бесчинства, претендующие  на  идейное значение и  проповедуемые
как новые идеалы. И вопрос состоит в том, отчего такая проповедь могла иметь
успех и  каким  образом  в  интеллигентском  обществе не нашлось  достаточно
сильных  и  устойчивых  моральных  традиций,   которые  могли  бы  энергично
воспрепятствовать  ей.  Прочувствовать этот вопрос -- значит непосредственно
понять,  что в  интеллигентском миросозерцании,  по  меньшей  мере,  не  все
обстоит благополучно.  Кризис политический и кризис  нравственный  одинаково
настойчиво  требуют вдумчивого и беспристрастного пересмотра духовной  жизни
русской интеллигенции.
     Нижеследующие строки посвящены лишь одной части этой обширной и сложной
задачи  --  именно  попытке   критически   уяснить  и  оценить  нравственное
мировоззрение  интеллигенции. Конечно, конкретно различные стороны  духовной
жизни  не существуют обособленно; живую душу  нельзя разлагать на  отдельные
части  и  складывать из них,  подобно механизму, --  мы  можем лишь мысленно
выделять  эти   части  искусственно   изолирующим  процессом  абстракции.  В
частности,   нравственное  мировоззрение  так  тесно  вплетено  в  целостный
душевный    облик,   так   неразрывно   связано,   с   одной    стороны,   с
религиозно-философскими  верованиями  и  оценками  и,  с  другой стороны,  с
непосредственными   психическими   импульсами,   с   общим  мироощущением  и
жизнечувствием, что  самостоятельное теоретическое его изображение неизбежно
должно  оставаться  схематичным,  быть  не художественным портретом, а  лишь
пояснительным чертежом; и чистый, изолированный анализ его, сознательно и до
конца  игнорирующий  его жизненную связь с  другими,  частью обосновывающими
его,  частью  из  него  вытекающими,  духовными  мотивами,  здесь  вообще  и
невозможен,  и  нежелателен.  Чрезвычайно  трудно   распутать  живой  клубок
духовной  жизни  и  проследить сплетение  образующих его отдельных  нитей --
морально-философских мотивов и  идей;  здесь можно наперед рассчитывать лишь
на приблизительную точность. Но и несовершенная попытка анализа весьма важна
и настоятельно необходима. Нравственный мир русской интеллигенции -- который
в течение многих десятилетий  остается в существенных чертах неизменным, при
всем разнообразии  исповедывавшихся интеллигенцией социальных вероучений, --
сложился  в некоторую  обширную  и живую систему, в  своего  рода  организм,
упорствующий  в  бытии и исполненный  инстинкта самосохранения. Чтобы понять
болезни этого организма -- очевидные и угрожающие симптомы которых мы только
что указали, -- надо попытаться мысленно анатомировать его и подойти хотя бы
к наиболее основным его корням.