другой  машины  времени,  чем  та, что  работает в  нашем  мозгу  на  сырье,
доставляемом прошлыми поколениями.
     Без  сомнения,   не  следует  преувеличивать  и  преимущества  изучения
настоящего. Вообразим, что все офицеры, все солдаты полка погибли,  или, еще
проще, что среди уцелевших не нашлось  очевидца, чья память и внимательность
были бы достойны доверия. Наполеон тогда  оказался бы не в лучшем положении,
чем мы.  Всякий, кто являлся участником, пусть самым скромным, какого-нибудь
крупного   события,  хорошо  это  знает;  случается,  что  важнейший  эпизод
невозможно  восстановить  уже спустя несколько часов. Прибавьте, что  не все
следы  одинаково  поддаются последующему воспроизведению. Если по халатности
таможни  не регистрировали ежедневно в течение ноября 1942  г.  ввоз и вывоз
товаров, у меня в  декабре практически  нет данных для оценки объема внешней
торговли  за  прошедший  месяц.  Короче,   между  исследованием  далекого  и
исследованием совсем близкого различие  опять-таки  лишь в  степени. Оно  не
затрагивает  основы  методов.  Но  из-за  этого   оно  не  становится  менее
существенным, и мы должны сделать отсюда надлежащие выводы. //35//
     Прошлое, по  определению,  есть  некая данность, которую  уже ничто  не
властно   изменить.   Но   изучение    прошлого   развивается,   непрестанно
преображается и совершенствуется. Кто в  этом усомнится, пусть вспомнит, что
произошло в течение  немногим больше века на  наших глазах. Огромные массивы
человечества вышли из мглы.  Египет и Халдея сбросили свои саваны.  Изучение
мертвых городов Центральной Азии позволило нам узнать языки, на которых  уже
никто не умел  разговаривать, и религии,  давным-давно  угасшие. На  берегах
Инда поднялась из могилы неведомая цивилизация. Работа идет, изобретательные
исследователи,  все  усердней  роющиеся  в библиотеках,  копающие  в древних
землях все новые траншеи, не одиноки в своем  труде, и, возможно, это еще не
самый эффективный способ обогатить наше представление о временах минувших,
     Возникли  приемы  исследования,  прежде неизвестные.  Мы  теперь  умеем
лучше,  чем наши  предшественники,  искать в языках  ответы о  нравах  и  эз
орудиях  труда  --  о  самих  тружениках.  А главное,  мы  научились  глубже
анализировать  социальные  явления.  Изучение  верований и  народных обрядов
делает только  первые шаги. История экономики,  о которой  Курно, перечисляя
различные аспекты исторического  исследования, и понятия еще не имел, только
начинает складываться.  Все  это несомненно.  Все это  открывает  нам  более
обширные  перспективы.  Но  не  безграничные.  Нам  отказано  в  надежде  на
действительно беспредельное  развитие,  которое  внушает наука вроде  химии,
способной  даже  создать свой собственный объект. Дело в том, что разведчики
прошлого  -- люди не вполне свободные. Их тиран -- прошлое. Оно запрещает им
узнавать  о   нем  что-либо,  кроме  того,  что   оно  само,  намеренно  или
ненамеренно,  им открывает.  Мы  никогда  не  сумеем  дать статистику цен  в
меровингскую  эпоху,  так  как  ни  один  документ  не отразил  эти  цены  с
достаточной полнотой.  Мы также никогда  не  проникнем в  образ мыслей людей
Европы  XI  в. в  такой же  мере, как в  мышление  современников Паскаля или
Вольтера;  ведь от тех не сохранилось ни частных писем, ни исповедей, и лишь
о некоторых из них мы знаем по плохим стилизованным биографиям.  Из-за этого
пробела   немалая   часть  нашей   истории  неизбежно  принимает   несколько
безжизненный облик истории мира без индивидуумов.
     Но  не будем чрезмерно сетовать. В  подчинении  неумолимой  судьбе нам,
бедным  адептам истории,  часто высмеиваемым новейшими  науками о  человеке,
досталась не худшая доля, чем многим нашим собратьям, которые посвятили себя
дисциплинам более старым  и более уверенным в себе. Такова общая участь всех
исследований,  чья  миссия  вникать в  явления завершенные.  Я полагаю,  что
исследователь  доисторических  времен  столь  же неспособен из-за отсутствия
письменных  данных восстановить  религиозные  обряды каменного  века,  как и
палеонтолог   --  железы  внутренней  секреции   плезиозавра,  от   которого
сохранился лишь скелет. Всегда  неприятно  сказать:  "я не знаю", "я не могу
узнать". Но говорить об  этом надо только после самых энергичных,  отчаянных
розысков.  Бывают, однако, моменты,  когда настоятельный долг ученого велит,
испробовав  все, примириться со своим незнанием и честно  в нем  признаться.
//36//

     " 2. Свидетельства. "

     "Здесь Геродот из Фурий излагает то, что  ему удалось узнать, дабы дела
человеческие  не были повергнуты  временем в забвение и дабы великие  дивные
деяния, совершенные как эллинами, так и варварами, не утратили своей славы".
Так начинается  самая древняя книга истории-- я разумею  в Западном  мире,--
дошедшая до нас не  в виде фрагментов.  Поставим, например, рядом с нею один
из  путеводителей  по  загробному  миру,  которые  египтяне времен  фараонов
вкладывали в гробницы. Перед нами окажутся два основных типа,  которые можно
выделить  в  бесконечно   разнообразной  массе  источников,  предоставленных
прошлым  в распоряжение историков. Свидетельства первого  типа-- намеренные.
Другие-- ненамеренные,
     В  самом деле,  когда мы, чтобы получить какие-нибудь  сведения, читаем
Геродота или Фруассара, "Мемуары"  маршала Жоффра или  крайне противоречивые
сводки, которые  печатаются  в  теперешних немецких и английских  газетах  о
нападении на морской конвой в Средиземном море, разве мы не поступаем именно
так,  как того  ожидали  от  нас  авторы  этих  писаний?  Напротив,  формулы
папирусов  мертвых  были  предназначены  лишь  для  того,  чтобы  их  читала
находящаяся в  опасности  душа и слушали одни боги. Житель свайных построек,
который  бросал кухонные объедки в соседнее озеро,  где  их  ныне перебирает
археолог, хотел всего лишь очистить  свою хижину от мусора; папская булла об
освобождении от налогов хранилась так  тщательно в сундуках монастыря только
для того,  чтобы в  нужный  момент  ею  можно  было  потрясти  перед глазами
назойливого  епископа. Во  всех этих случаях забота о создании определенного
мнения у  современников или у  будущих историков не  играла никакой роли,  и
когда медиевист в  "благословенном" 1942 г. листает в  архивах  коммерческую
корреспонденцию  Ченами, он  совершает  нескромность,  которую Ченами  наших
дней, застигнув его за чтением их деловой корреспонденции, осудили бы весьма
сурово.
     Повествовательные   источники   --  употребим   здесь   это   несколько
причудливое,  но освященное обычаем выражение, т.  е.  рассказы, сознательно
предназначенные  для   осведомления  читателей,  не  перестали,  разумеется,
оказывать ученым ценную помощь. Одно из их преимуществ -- обычно только  они
и дают хронологическую последовательность, пусть не очень точную. Чего бы ни
отдал  исследователь  доисторических  времен или историк Индии за  то, чтобы
располагать  своим  Геродотом?  Однако  историческое  исследование  в  своем
развитии явно  пришло  к тому, чтобы все  больше  доверять второй  категории
свидетельств  --  свидетелям  невольным. Сравните  римскую историю,  как  ее
излагал  Роллен или даже  Нибур, с той, которую открывает нашему взору любой