исказил,  многое   опустил.  Статуя,  которую   показывают  в  Сен-Дени  как
изображение Филиппа Смелого,-- бесспорно, надгробное изваяние этого  короля,
исполненное после его смерти, но по всему видно,  что скульптор  ограничился
воспроизведением условной модели и от портрета здесь осталось только имя.
     Эти два вида  обмана порождают различные проблемы, решение  которых  не
влияет друг на друга.
     Большинство  письменных  документов,  подписанных  вымышленным  именем,
лживы  также  и  по содержанию. "Протоколы сионских мудрецов" не  только  не
написаны   сионскими  мудрецами,  но   и  по  существу   крайне  далеки   от
истины22. Предположим, что мнимый диплом Карла Великого  окажется
на самом деле документом, сфабрикованным два-три века спустя.  Можно держать
пари,  что  великодушные  деяния,  приписываемые  в  нем  императору,  также
вымышлены. Однако категорически этого утверждать нельзя. Ибо  некоторые акты
были изготовлены с единственной целью воспроизвести подлинники, которые были
утеряны. В виде исключения фальшивка может говорить правду.
     Кажется,  не стоило бы  упоминать о том, что,  напротив, свидетельства,
самые  бесспорные  по происхождению (которое указано  в них  самих, вовсе не
обязательно правдивы. Но  ученым,  устанавливающим аутентичность  источника,
приходится так тяжко  трудиться, взвешивая его  на  своих весах,  что у них,
потом не  всегда  хватает  духа  оспаривать  его  утверждения. В  частности,
сомнение  легко   отступает  перед  документами,  предстающими   под   сенью
внушительных  юридических  гарантий: актами  публичной  власти или  частными
контрактами, в  случае, если последние должным образом заверены. Однако и те
и другие не слишком заслуживают почтения. 21 апреля 1834 г., еще  до  начала
процесса  тайных  обществ,  Тьер  писал  префекту департамента  Нижний Рейн:
"Предписываю  вам  приложить  все усилия,  чтобы  обеспечить с вашей стороны
наличие документов для начинающегося  главного следствия... Важно надлежащим
образом  выявить  корреспонденцию  этих  анархистов, выяснить  тесную  связь
событий  в Париже, Лионе, Страсбурге-- одним словом, существование обширного
заговора, охватывающего всю Францию".  Вот бесспорно  хорошо  подготовленная
официальная  документация.  Что же до миража, каким морочат нас  долж //53//
ным  образом  припечатанные  и  датированные  грамоты, то  достаточно самого
скромного  житейского  опыта, чтобы  он  рассеялся.  Всякому  известно,  что
составленные   по  всем   правилам   нотариальные   акты  полны   умышленных
неточностей;  я вспоминаю,  как  сам однажды,  повинуясь приказу,  датировал
задним   числом   свою    подпись   под   протоколом   одного   из   высоких
правительственных  учреждений. Наши  отцы  были  в  этом отношении  не более
щепетильными.  "Составлено  такого-то дня в  таком-то  месте",-- читаем мы в
конце  королевских  дипломов. Но  загляните  в  книгу  расходов  по  поездке
государя,  Вы  там не раз обнаружите, что в указанный день  он на самом деле
находился  за несколько лье от того  места.  Бесчисленные  акты освобождения
сервов от  личной  зависимости  в подлинности которых не  сомневался ни один
здравомыслящий  человек,   утверждают,   что  они  будто   бы   продиктованы
соображениями чистого милосердия,-- мы же можем положить рядом  с ними счета
по оплате свободы.      Но недостаточно констатировать  обман, надо  еще  раскрыть его  мотивы.
Хотя  бы для  того, чтобы  лучше его  изобличить. Пока  существует  сомнение
относительно  его  причин, в нем есть нечто сопротивляющееся анализу,  нечто
лишь  наполовину доказанное. Кроме того, прямая  ложь  как  таковая  -- тоже
своего рода свидетельство.  Доказав,  что знаменитый  диплом Карла Великого,
пожалованный церкви в Ахене, подделка,  мы избавимся  от заблуждения,  но не
приобретем  никаких  новых  знаний.  А  вот  если  удастся  установить,  что
фальшивка была сочинена  в  окружении Фридриха  Барбароссы  и целью  ее было
служить  великим  имперским  мечтам,   мы  сможем   по-новому  взглянуть  на
открывшиеся перед нами обширные исторические горизонты. Так критика приходит
к тому,  чтобы  за обманом искать  обманщика, т. е. в соответствии с девизом
истории,-- человека.
     Наивно перечислять бесконечно разнообразные причины, побуждающие лгать.
Но историкам, естественно склонным чрезмерно интеллектуализировать человека,
полезно  помнить,  что  далеко  не все резоны резонны. Случается,  что  ложь
(обычно ей  сопутствует  комплекс  тщеславия  и скрытности)  становится,  по
выражению  Андре  Жида,  каким-то  "беспричинным  актом".  Немецкий  ученый,
который сочинил на отличном  греческом  языке восточную историю, приписанную
им фиктивному Санхопиатону, что бы легко и  с меньшими издержками приобрести
репутацию   солидного  эллиниста.  Сын  члена  Института,  сам  впоследствии
заседавший в этом почтенном  учреждении, Франсуа Ленорман начал свою карьеру
в  17  лет,   мистифицировав   своего   отца  мнимым  открытием  надписей  в
Ла-Шапель-Сент-Элуа, целиком  сделанных его рукою. Когда он был уже  стар  и
осыпан почестями, его последней блестящей  проделкой, говорят, было описание
как  греческих древностей нескольких обычных предметов доисторической эпохи,
которые он попросту подобрал на полях Франции.
     Мифомания присуща  не только отдельным индивидуумам, но и целым эпохам.
Такими  были   к  концу  XVIII  в.  и  в  начале  XIX  в.  поколения  //54//
предромантиков  и  романтиков. Псевдокельтские  поэмы,  приписанные Оссиану;
эпопеи и  баллады, сочиненные, как утверждал Чаттертон, на  древнеанглийском
языке, мнимосредневековые  стихи  Клотильды  де  Сюраиль; бретонские  песни,
придуманные  Вильмарке;  якобы  переведенные  с  хорватского  песни  Мериме;
героические чешские песни  краледворской рукописи -- всего не перечислить. В
течение нескольких десятилетий по всей Европе как бы звучала мощная симфония
подделок.  Средние  века, особенно с  VIII  до  XII в.,  представляют другой
пример такой  эпидемии.  Конечно,  большинство подложных  дипломов,  папских
декретов,  капитуляриев,  фабриковавшихся   тогда  в  огромном   количестве,
создавались  с  корыстной   целью.   Закрепить  за   какой-нибудь   церковью
оспариваемое имущество, поддержать  авторитет  римского  престола,  защитить
монахов от  епископа, епископов  от архиепископов, папу от  светских владык,
императора  от папы  -- дальше  этого  намерения подделывателей  не  шли. Но
характерная черта -- люди безупречной набожности, а часто и  добродетели, не
брезговали прилагать руку и к подобным фальшивкам.  Видимо, это нисколько не
оскорбляло общепринятую  мораль. Что касается плагиата, то  он  в те времена
считался самым невинным делом: анналист,  агиограф без зазрений  присваивали
себе целые пассажи  из сочинений более древних  авторов. Однако  в обществах
этих двух периодов, в остальном весьма  различных по своему типу, не  было и
тени  "футуризма".  Как  в  религии,  так  и в  области  права  средние века
опирались только на уроки, преподанные предками. Романтизм жаждал черпать из
живого   источника  примитивного   и   народного.   Так  периоды,   особенно
приверженные традиции, позволяли себе наиболее свободное  обращение со своим
прямым  наследием.  Словно  неодолимая  потребность  творчества, подавляемая
почтением  к  прошлому, брала естественный реванш, заставляя выдумывать  это
прошлое.      В  июле 1857 г. математик  Мишель  Шаль передал  в  Академию наук целую