напоминающие эскапизм.
     А  если  перейти  от  индивидуума  к  обществу? Общество,  как  его  ни
рассматривай, в конечном счете  пусть и  не сумма (это,  несомненно, было бы
слишком грубо), но по меньшей мере продукт  индивидуальных сознании, и мы не
удивимся,  обнаружив  в  нем  такую  же  непрестанную  игру  взаимодействий.
Остановлено, что с  XII в. и вплоть  до Реформации  цехи ткачей представляли
особо благоприятную почву для ересей. Вот прекрасный материал для карточки в
картотеке истории религии.  Что ж, поставим аккуратно этот кусочек картона в
надлежащий  ящик. В соседний  ящик с этикеткой "история  экономики" поместим
следующую  пачку заметок. Покончили ли мы  теперь с беспокойными  маленькими
обществами мастеров челнока? Надо еще объяснить, почему одной из их основных
черт было не  сосуществование религиозного и экономического, а  переплетение
обоих  аспектов. Удивленный  "этим особым чувством уверенности, бесспорности
своей моральной позиции", которое в нескольких предшествующих нам поколениях
проявлялось, видимо, с  поразительной  полнотой, Люсьен  Февр находит, кроме
всего прочего, две  причины --  господство над умами космогонической системы
Лапласа и "ненормальную устойчивость"  денежной системы. Казалось бы, трудно
найти что-либо, более далекое друг от друга. Тем не менее оба фактора вместе
содействовали  тому,  что интеллектуальная  позиция данной группы  приобрела
специфическую окраску.
     В масштабе коллектива эти отношения, несомненно, ничуть не проще, чем в
рамках личного сознания.  Сегодня мы бы  уже не решились написать  попросту,
что литература  есть "выражение общества". Во всяком случае, в том смысле, в
каком зеркало  "выражает" находящийся  перед  ним предмет. Литература  может
передавать не только согласие. Она почти неизбежно  тянет с  собой множество
унаследованных тем, формальных приемов, старых эстетических условностей -- и
все это причины ее отставания. "В  один и тот же период,-- тонко замечает А.
Фосильон,--  политика,  экономика  и искусство  не  находятся  (я  бы скорее
сказал:  "никогда  не  находятся".--  М.  Б.)  в  точках  равной  высоты  на
соответствующих  кривых". Но именно  благодаря такому  разнобою  и создается
ритм  социальной  жизни,  почти  всегда   неравномерный.   Точно  так  же  у
большинства  индивидуумов их разные души, выражаясь  плюралистическим языком
античной психологии, редко имеют один  и тот же возраст сколько зрелых людей
сохраняют черты детства!
     Мишле в 1837 г. объяснял  Сент-Беву:  "Если бы я держался  в  изложении
только  политической истории, если бы не учитывал различные элементы истории
(религию, право, географию, литературу, искусство и т.  д.), моя манера была
бы совсем  иной. Но мне  надо было охватить великое  жизненное движение, так
как все эти различные элементы входили в единство повествования". В 1800  г.
Фюстель  де  Куланж,  в  свою  очередь,   говорил   слушателям  в  Сорбонне:
"Вообразите,  что сто специалистов  разделили  меж  собой  по кускам прошлое
Франции.  Верите ли //86// вы, что  они смогут создать историю  Франции? Я в
этом сильно сомневаюсь.  У них наверняка не будет взаимосвязи между фактами,
а  эта  взаимосвязь--  также  историческая  истина".  "Жизненное  движение",
"взаимосвязь"-- противоположность образов  здесь не случайна. Мишле мыслил и
чувствовал в категориях органического мира; Фюстель же, будучи  сыном  века,
которому Ньютонова  вселенная  как бы дала завершенную модель  науки, черпал
свои метафоры из пространственных  понятий.  Но их  согласие благодаря этому
кажется более полным. Два великих  историка  были достаточно великими, чтобы
знать:  цивилизация,  как  и  индивидуум,  ничем  не  напоминает  пасьянса с
механически   подобранными   картами;  знание   фрагментов,   изученных   по
отдельности один за другим, никогда не приведет к познанию целого-- оно даже
не позволит познать самые эти фрагменты.
     Но  работа  по  восстановлению  целого  может  проводиться  лишь  после
анализа. Точнее, она-- продолжение анализа, его смысл и оправдание. Можно ли
в первоначальной картине, которую мы созерцаем, различать взаимосвязи, когда
ничто еще  четко не разделено?  Сложная  сеть взаимосвязей  может проявиться
лишь после того, как  факты классифицированы по специфическим группам. Итак,
чтобы   следовать   жизни   в   ее   постоянном   переплетении   действий  и
противодействий, вовсе нет надобности пытаться охватить ее есю целиком,  для
чего требуются силы, намного превосходящие возможности одного ученого. Самое
оправданное  и  нередко  самoe  полезное  --  сосредоточиться  при  изучении
общества на одном из его частных аспектов или, еще лучше, на одной из четких
проблем,  возникающих  в том  или  ином его аспекте: верованиях,  экономике,
структуре  классов  или  групп, политических кризисах... При  таком разумном
выборе не только проблемы будут поставлены более четко, но даже факты связей
и влияний  получат  более  яркое  освещение.  Конечно, при  условии, что  мы
пожелаем  их  раскрыть. Хотите  ли  вы изучить  по-настоящему,  со всеми  их
товарами,  крупных  купцов  Европы  времен Ренессанса,  всех этих  торговцев
сукнами или бакалеей, скупщиков меди, ртути или квасцов,  банкиров, дававших
ссуды императорам  и  королям? Вспомните, что  они заказывали  свои портреты
Гольбейну,  что  они  читали  Эразма  и  Лютера.   Чтобы   понять  отношение
средневекового вассала  к своему сеньору.  вам придется также ознакомиться с
его отношением  к богу. Историк  никогда  не  выходит за  рамки времени, но,
вынужденный двигаться внутри него то вперед, то  назад, как уже показал спор
об  истоках,  он  то  рассматривает  большие  волны  родственных  феноменов,
проходящие  по  времени из конца в конец,  то сосредоточивается  на каком-то
моменте, где эти течения сходятся мощным узлом в сознании людей. //86//

     " 3. Терминология. "

     Было бы, однако, недостаточно ограничиться выделением основных аспектов
деятельности человека или  общества. Внутри  каждой  из  этих больших  групп
фактов  необходим более тонкий анализ.  Надо выделить  различные учреждения,
составляющие  политическую  систему, различные верования, обряды, эмоции, из
которых  складывается  религия. Надо  в  каждом  из  этих  элементов и  в их
комплексах  охарактеризовать черты, порой  сближающие их с реальностями того
же порядка,  а порой отдаляющие... Проблема же классификации, как показывает
практика, неотделима от важнейшей проблемы терминологии.
     Ибо  всякий  анализ  прежде всего  нуждается  в орудии  -- в подходящем
языке,  способном  точно  очерчивать факты  с  сохранением  гибкости,  чтобы
приспосабливаться к новым открытиям, в языке -- и это  главное -- без зыбких
и двусмысленных терминов.  Это  и есть  наше  слабое  место.  Один  умнейший
писатель,  который нас, историков,  терпеть не может,  хорошо это  подметил:
"Решающий  момент,  когда  четкие и  специальные определения  и  обозначения
приходят на  смену понятиям, по происхождению туманным и статистическим, для
истории  еще не наступил". Так  говорит Поль Валери. Но если верно, что этот
"час  точности"  еще  не наступил,  он,  быть  может,  когда-нибудь  все  же
наступит? И главное, почему он медлит, почему он до сих пор не пробил?
     Химия выковала себе свой арсенал знаков. Даже слов -- ведь слово "газ",