Так она говорила, гладя на меня со всей  правдивостью  и  искренностью,
на какие способен человек. Я  ей  поверил  и  впервые  после  моего  падения
почувствовал, что счастлив, подумал, что не все  потеряно  для  меня  и  что
вместе с Клеопатрой, которую я любил до крайней  степени  безумия,  я  смогу
еще вернуть себе уважение египтян и власть.
     - Клянись же Клеопатра! - потребовал я.
     - Клянусь,  любимый!  И  этой  печатью  скрепляю  мою  клятву!  -   Она
поцеловала меня в лоб. Я тоже поцеловал ее, и мы стали говорить о  том,  как
будем жить, когда станем мужем и женой, и что надо  сделать,  чтобы  одолеть
Антония.
     Вот как я еще раз поддался обольщению и был обманут, хотя я  верю,  что
если бы не злобная  ревность  Хармианы,  которая,  как  вы  увидите  дальше,
постоянно толкала ее на все  новые  преступления,  Клеопатра  в  самом  деле
сочеталась бы со мной браком и отгородилась бы от Рима. И в  конечном  итоге
так было бы лучше и для нее, и для Египта.
     Мы просидели чуть ли не до рассвета, и я  приоткрыл  перед  ней  завесу
тайны, окутывающей сокровище - несметные богатства, которые  лежат  в  толще
пирамиды. Было решено, что завтра же мы отправимся в  путь  и,  прибыв  туда
через два дня, ночью начнем их  искать.  Рано  утром  была  тайно  снаряжена
барка, Клеопатра вошла в нее, скрыв лицо под покрывалом и  выдавая  себя  за
египтянку, которая совершает паломничество  к  храму  Хор-эм-ахета.  Я  тоже
плыл с ней, одетый паломником, и с  нами  десятеро  ее  самых  верных  слуг,
переодетых гребцами. Но Хармианы с нами не  было.  От  Канопа  по  Нилу  нас
провожал попутный ветер, и в первую  же  ночь,  плывя  при  свете  луны,  мы
достигли Саиса и  там  немного  отдохнули.  На  рассвете  наше  судно  снова
отчалило, весь день мы двигались быстро и покрыли  большое  расстояние,  так
что часа через два после заката солнца  впереди  показались  огни  крепости,
именуемой Вавилоном.  Мы  подошли  к  противоположному  берегу  и  незаметно
причалили среди высоких зарослей тростника.
     Потом мы, соблюдая величайшую осторожность, двинулись пешком в  сторону
пирамид, до которых было около  двух  лиг.  Шли  я,  Клеопатра  и  преданный
евнух,  остальных  слуг  мы  оставили  в  барке.  Мне  удалось  поймать  для
Клеопатры ослика, который пасся среди поля пшеницы. Я бросил  ему  на  спину
плащ, и она села, и я повел ослика известными мне тропами, а евнух  следовал
за нами пешком. Через час с небольшим мы миновали  большую  дамбу,  и  перед
нами встали величественные пирамиды,  возносящие  сквозь  лунный  свет  свои
вершины к небу;  мы  в  благоговейном  трепете  умолкли  и  дальше  шли,  не
произнося ни  слова,  по  населенному  духами  городу  мертвых,  вокруг  нас
поднимались торжественные гробницы, и наконец  мы  поднялись  на  каменистую
площадку и стали подле пирамиды Хуфу - его великолепного трона.
     - Я уверена, - прошептала Клеопатра, глядя вверх на сверкающую в  лучах
луны мраморную  грань  с  миллионами  мистических  символов,  вырезанных  на
ней, - я уверена, что в те времена Египтом правили  не  люди,  а  боги.  Это
место печально, как сама смерть, и так же величественно и отчуждено от  нас.
Мы в эту пирамиду должны войти?
     - Нет, не в нее, - ответил я. - Идем дальше.
     И я повел их средь бесчисленных древних усыпальниц, пока  мы  не  дошли
до пирамиды Хефрена Великого. Остановились в ее  тени  и  стали  глядеть  на
красную, пронзающую небо громаду.
     - Это она? - снова прошептала она.
     - Нет, не она, - ответил я. - Нужно идти дальше.
     Опять мы шли мимо гробниц, им не было конца,  но  вот  мы  остановились
под сенью Верхней пирамидыот  зеркальных  поверхностей  этой   красавицы,   которая   тысячелетие   за
тысячелетием каждую ночь посылала обратно в небо  лунный  свет,  покоясь  на
своем черном базальтовом основании. Поистине, из всех пирамид  эта  -  самая
прекрасная.
     ______________
     
     - Что ж, здесь? - спросила она.
     - Да, здесь, - ответил я.
     Мы  прошли  между  храмом  для  культовых  церемоний,  посвященных  его
божественному величеству, Менкаура,  воссиявшему  в  Осирисе,  и  основанием
пирамиды и оказались у ее северной грани. Здесь в самой середине выбито  имя
фараона  Менкаура,  который  построил  эту  пирамиду,  дабы  она  стала  его
усыпальницей, и спрятал в  ней  сокровища,  дабы  они  спасли  Кемет,  когда
настанет черный день беды.
     - Если сокровище все еще здесь - сказал я Клеопатре,  -  как  оно  было
здесь во времена моего прапрапрадеда, так  же  как  и  я,  верховного  жреца
пирамид, то оно покоится в самом сердце громады, перед  которой  ты  стоишь,
Клеопатра; и  просто  так  его  не  возьмешь  -  потребуется  великий  труд,
придется преодолевать огромные опасности, бороться с безумием. Готова ли  ты
войти в пирамиду, ибо ты сама должна в нее войти и сама принять решение?
     - А  ты  не  можешь,  Гармахис,  пойти  туда  с  евнухом   и   принести
сокровище? - спросила она, ибо мужество уже изменило ей.
     - Нет, Клеопатра, - ответил я, - я не притронусь к сокровищу даже  ради
тебя и ради благоденствия Египта, ибо  из  всех  преступлений  это  -  самое
кощунственное. Но вот что мне позволено. Я, по праву рождения посвященный  в
тайну сокровища, могу  показать  правящему  владыке  Кемета,  если  он  того
потребует, место,  где  лежит  сокровище,  и  предостережение  божественного
Менкаура тем, кто хочет его взять. И если  фараон,  прочтя  предостережение,
решит, что положение Кемета поистине бедственно и катастрофа неотвратима,  и
потому не испугается проклятия богов и возьмет сокровище, - что ж,  вина  за
совершенное  святотатство  падет  на  его  голову.  Три  венценосца  -   так
говорится в летописях, которые я читал, -  осмелились  войти  в  гробницу  в
великий час несчастья нашего Кемета. То были божественная царица  Хатшепсут,
это земное чудо, равное богам; ее  божественный  брат  Тутмос  Менхеперра  и
божественный Рамсес Ми-Амон. Но  ни  один  из  этих  царственных  владык  не
посмел прикоснуться к сокровищу, когда прочел предостережение: да,  нужда  в
средствах была огромна, но не настолько,  чтобы  совершить  это  деяние.  И,
испугавшись, что проклятие падет на них, все трое с сожалением ушли.
     Она задумалась, потом я понял, что отвага одолела ее страх.
     - По крайней мере я увижу все собственными глазами, - сказала она.
     - Быть по сему, - ответил я. И вот мы с  евнухом,  который  сопровождал
нас, стали собирать валуны и класть их друг на друга в ведомом мне  месте  у
основания пирамиды, пока груда не  поднялась  выше  человеческого  роста;  я
взобрался на нее и стал искать известный одному мне выступ,  маленький,  как
древесный листок. Долго  мне  пришлось  его  искать,  ибо  солнце  и  ветры,
несущие песок пустыни, не пощадили даже базальт. Но наконец я  все-таки  его