бесконечно говорили о том, как любим друг друга, о  том,  что  скоро  станем
мужем и женой, обсуждали, что сможем сделать для Египта. Я рассказывал ей  о
своих планах войны с Римом, которые у меня уже возникли,  -  ведь  теперь  у
нас довольно средств, мы можем отстоять свою свободу; она их все одобряла  и
нежно говорила, что согласна со всем,  что  я  задумал,  ведь  я  так  мудр.
Четыре ночи миновали, как единый миг.
     О, эти ночи на Ниле! Воспоминание о них терзает меня  до  сих  пор.  Во
сне я снова и снова вижу, как дробится и  пляшет  на  воде  отражение  луны,
слышу голос Клеопатры, шепчущий слова любви, он сливается  с  шепотом  волн.
Канули в вечность те блаженные ночи, умерла луна,  что  озаряла  их;  волны,
которые качали нас на своей груди, точно в колыбели, влились в соленое  море
и растворились в нем, и  там,  где  мы  целовали  друг  друга  и  сжимали  в
объятьях, когда-нибудь будут целоваться влюбленные, которые еще не  родились
на свет. Сколько счастья обещали эти  ночи,  но  обещанию  не  суждено  было
сбыться, оно оказалось пустоцветом - цветок завял, упал на землю и засох,  и
вместо счастья меня постигло величайшее несчастье. Ибо все  кончается  тьмой
и тленом, и тот, кто сеет глупость, пожинает скорбь. О, эти ночи на Ниле!
     Но вот сон кончился  -  мы  снова  оказались  за  ненавистными  стенами
прекрасного дворца на мысе Лохиас.


     - Куда  это  вы,  Гармахис,  ездили  с  Клеопатрой?  -  спросила   меня
Хармиана, встретившись со мной  случайно  в  день  возвращения.  -  Замыслил
какое-то новое предательство? Или  любовники  просто  уединились,  чтобы  им
никто не докучал?
     - Я ездил с Клеопатрой по  тайным  делам  чрезвычайной  государственной
важности, - сухо ответил я.
     - Ах, вот как! Любая тайна чревата злом, - не  забудь,  самые  коварные
птицы летают ночью. А ты, Гармахис, достаточно умен и  понимаешь,  что  тебе
нельзя открыто показываться в Египте.
     От ее слов я вспыхнул гневом, ибо мне было непереносимо презрение  этой
хорошенькой девушки.
     - Неужели твой язык должен язвить без передышки? - спросил я ее. -  Так
знай же: я был там, куда тебе  не  позволено  и  приблизиться;  мы  пытались
добыть средства, которые помогут Египту удержаться в борьбе с Антонием и  не
стать его добычей.
     - Вот оно что, - проговорила она,  метнув  в  меня  быстрый  взгляд.  -
Глупец! Ты зря трудился, Египет все равно станет  добычей  Антония,  сколько
бы ты ни старался его спасти. Что ты сегодня значишь для Египта?
     - Мои старания, быть может, действительно ничего  не  стоят;  но  когда
против Антония выступит Клеопатра, он не сможет одолеть Египет.
     - Сможет и  обязательно  одолеет  его  с  помощью  самой  Клеопатры,  -
проговорила Хармиана и с горечью усмехнулась. -  Когда  царица  торжественно
проплывет со всей своей свитой по Кидну, потом за  ней  в  Александрию,  без
всякого сомнения, увяжется этот солдафон Антоний - победитель  и  такой  же,
как ты, раб!
     - Ложь! Ты лжешь! Клеопатра не поплывет в Тарс, и Антоний не  явится  в
Александрию, а если явится, то только воевать.
     - О, ты в этом так уверен? - И она негромко рассмеялась. - Ну  что  же,
тешь себя такими надеждами, если тебе приятно. Через три дня ты  будешь  все
знать. До чего же  легко  обвести  тебя  вокруг  пальца,  одно  удовольствие
смотреть! Прощай же! Иди мечтать о своей  возлюбленной,  ибо  нет  не  свете
ничего слаще любви.
     И она исчезла, оставив меня в гневе и тревоге, которую посеяла  в  моем
сердце.


     Больше  я  Клеопатру  в  тот  день  не  видел,  но  на   следующий   мы
встретились. Она была в  дурном  расположении  духа  и  не  нашла  для  меня
ласкового слова. Я завел речь о войсках, которые будут защищать  Египет,  но
она отмахнулась от разговора.
     - Зачем ты докучаешь мне? - сердито набросилась она на  меня.  -  Разве
не видишь, что я извелась от забот? Вот дам завтра  Деллию  ответ,  и  будем
обсуждать дела, с которыми ты пришел.
     - Хорошо, я подожду до завтра, до того, как ты  дашь  Деллию  ответ,  -
сказал я. - А знаешь ли ты, что еще вчера Хармиана, которую  все  во  дворце
называют хранительницей тайн царицы, - так вот,  Хармиана  вчера  поклялась,
что ты скажешь Деллию: "Я хочу мира и поплыву к Антонию!"
     - Хармиане неведомы мои замыслы,  -  отрезала  Клеопатра  и  в  сердцах
топнула ножкой, - а если у нее такой  длинный  язык,  она  будет  тотчас  же
изгнана из дворца, как того и заслуживает. Хотя,  если  говорить  правду,  -
возразила она сама себе, - в этой  головке  больше  ума,  чем  у  всех  моих
тайных советников вместе взятых, к тому же никто не умеет так ловко этот  ум
применить. Ты знаешь, что я продала часть  этих  изумрудов  богатым  иудеям,
которые живут в Александрии, и продала по очень дорогой  цене  -  за  каждый
получила пять  тысяч  сестерций!  Но  я  продала  всего  несколько,  сказать
правду, они пока больше просто не могли купить. Вот было зрелище, когда  они
увидели камни: от алчности и изумления глаза у них сделались  огромные,  как
яблоки. А  теперь,  Гармахис,  оставь  меня,  я  очень  утомлена.  Никак  не
изгладится воспоминание о подобной кошмару ночи в пирамиде.
     Я встал и поклонился, но медлил уходить.
     - Прости меня Клеопатра, а как же наше бракосочетание?
     - Наше бракосочетание? А разве мы не муж и жена?
     - Да, но не перед миром и людьми. Ты обещала.
     - Конечно, Гармахис, я обещала, и завтра, едва только  я  избавлюсь  от
этого наглеца Деллия, я выполню свое обещание и  объявлю  всему  двору,  что
ты - повелитель Клеопатры. Непременно будь в зале. Ты доволен?
     И она протянула мне руку для поцелуя, глядя на меня странным  взглядом,
как будто боролась с собой. Я ушел,  но  ночью  попытался  еще  раз  увидеть
Клеопатру, однако это не удалось. "У царицы госпожа  Хармиана",  -  твердили
евнухи и никого не пропускали.
     Утром двор собрался в большом тронном зале за час до  полудня,  я  тоже
пришел; сердце то бешено колотилось, то замирало - скорее бы дождаться,  что
ответит Клеопатра Деллию, и услышать, что я  -  соправитель  царицы  Египта.
Двор был в полном составе, все  поражали  великолепием  нарядов:  советники,
вельможи, военачальники, евнухи, придворные дамы -  все  были  здесь,  кроме
Хармианы. Миновал час, но Клеопатра с Хармианой все не  появлялись.  Наконец
через  боковую  дверь  незаметно  проскользнула  Хармиана  и  встала   среди
придворных дам у трона. Она сразу же бросила взгляд на меня, и в  ее  глазах
я увидел торжество, хотя не мог понять, по поводу чего она торжествует.  Как