которым не найти во всем мире. Когда рука в последний раз нырнула в  поисках
камней, то извлекла не изумруды, а две огромные жемчужины, каких  еще  никто
и никогда не видел; жемчужины  были  завернуты  в  куски  льняной  ткани.  О
судьбе этих жемчужин я поведаю позже.
     Итак, мы вынули сокровище, и  вот  оно  сверкающей  грудой  возвышалось
перед  нами.  Рядом  с  камнями  лежали  золотые  символы  царской   власти,
украшения, вокруг были разбросаны пропитанные благовонными  маслами  пелены,
от приторного запаха которых кружилась голова, и тут  же  растерзанный  труп
седого фараона Менкаура, вечноживущего Осириса, который царит в Аменти.
     Мы поднялись на ноги, и нас охватил неодолимый ужас  -  ведь  кощунство
уже совершилось, и азарт поисков больше  не  поддерживал  наше  мужество,  -
ужас столь великий, что нас сковала немота. Я  сделал  знак  Клеопатре.  Она
схватила фараона за плечи, я за ноги, мы вдвоем подняли его,  взобрались  на
сфинкса и положили в гроб, где он лежал три тысячи лет. Я  бросил  на  мумию
разрезанный саван и сорванные  с  нее  погребальные  пелены  и  закрыл  гроб
крышкой.
     Мы стали собирать огромные изумруды и те украшения, которые можно  было
без труда унести, и я завязал их в мой плащ.  То,  что  осталось,  Клеопатра
спрятала у  себя  на  груди.  С  тяжелым  грузом  бесценных  сокровищ  мы  в
последний  раз  окинули  взглядом   торжественную   усыпальницу,   саркофаг,
покоящийся на спине сфинкса, чье безмятежное золотое  лицо  мудро  улыбалось
своей загадочной улыбкой, как бы издеваясь над нами. Мы отвернулись от  него
и пошли туда, где в потолке было отверстие.
     Под ним мы остановились. Я позвал евнуха, который оставался наверху,  и
мне послышалось, что кто-то негромко и зловеще рассмеялся в ответ. Это  было
так жутко, что я не осмелился крикнуть еще  раз,  но  я  знал,  что  медлить
нельзя, Клеопатра вот-вот лишится чувств, и потому схватился за веревку и  с
легкостью поднялся наверх, в коридор.  Светильник  горел,  но  евнуха  я  не
увидел. Решив, что он, без  сомнения,  отошел  на  несколько  шагов,  сел  и
заснул - увы, моя догадка оказалась верной, -  я  крикнул  Клеопатре,  чтобы
она обвязала себя веревкой вокруг пояса,  и  с  большим  трудом  вытянул  ее
наверх. Мы немного отдохнули и, держа светильники, пошли искать евнуха.
     - Ему стало страшно, и он  убежал,  а  светильник  оставил,  -  сказала
Клеопатра. - Великие боги! Кто это там?
     Я стал всматриваться в темноту, выставив перед собой светильники, и  от
того зрелища, которое предстало предо мной, у меня и по сей день холодеет  в
жилах кровь. Лицом к нам, привалившись к скале и раскинув  в  стороны  руки,
сидел на полу евнух - но он был мертв! Глаза его  были  вытаращены,  челюсть
отвалилась, толстые щеки обвисли, жидкие волосы  стояли  дыбом,  и  на  лице
застыло выражение такого нездешнего ужаса, что, глядя на него, и сам ты  мог
сойти с ума. Но это еще не все! Вцепившись в его подбородок когтями,  висела
огромная седая летучая мышь, которая вылетела из пирамиды,  когда  я  открыл
ход, и исчезла потом в небе, но вернулась  вместе  с  нами  в  самое  сердце
гробницы.  Она   висела   на   подбородке   мертвого   евнуха   и   медленно
раскачивалась, и мы видели, как горят ее красные глаза.


     Оцепенев от страха, стояли мы на подламывающихся  ногах  и  глядели  на
эту омерзительную тварь, а она  вдруг  расправила  свои  гигантские  крылья,
разжала когти,  выпустила  подбородок  евнуха  и  поплыла  к  нам.  Вот  она
остановилась в воздухе  прямо  перед  лицом  Клеопатры,  медленно  взмахивая
своими белыми  крыльями.  Потом  пронзительно  крикнула,  точно  разъяренная
женщина, и полетела к входу в свою оскверненную гробницу, нырнула в  колодец
и исчезла в камере, где стоял  ее  саркофаг.  Я  обессиленно  прислонился  к
стене. А Клеопатра сползла на пол и, стиснув голову локтями, стала  отчаянно
кричать, она кричала и не  могла  остановиться,  крики  метались  по  пустым
коридорам, эхо нескончаемо их множило, многократно  усиливало,  и  казалось,
своды сейчас расколются от хриплого пронзительного вопля.
     - Встань! - приказал я. -  Встань,  и  бежим  отсюда  скорее,  пока  не
вернулся дух, который преследует нас. Если ты сейчас поддашься  малодушию  и
будешь медлить, ты погибнешь.
     Она, шатаясь, поднялась на ноги - и, боги великие, никогда я не  забуду
выражение ее искаженного ужасом пепельного лица  и  горящих  глаз.  Поспешно
схватив светильники, мы прошли мимо ужасного, словно явившегося в  кошмарном
сне трупа евнуха, причем я вел ее за  руку.  Вот  мы  добрались  до  большой
погребальной камеры, где стоял саркофаг супруги фараона  Менкаура,  миновали
ее, потом кинулись бежать по коридору. Что, если летучая  мышь  закрыла  все
три массивные двери? Но нет, они открыты, и мы молнией бросились  в  них;  я
остановился и запер только последнюю.  Прикоснулся  к  камню  в  том  месте,
которое было обозначено на плане, и тяжелейшая дверь рухнула  вниз,  отрезав
нас от мертвого евнуха и от чудовища, которое  раскачивалось,  вцепившись  в
его подбородок. Мы были в белой комнате  с  рельефами  на  стенах,  осталось
одолеть последний крутой подъем. О, как  он  оказался  тяжек,  этот  подъем!
Дважды Клеопатра  оскальзывалась  на  гладких  полированных  камнях  пола  и
падала. Когда она упала во второй раз - мы уже были на середине пути, -  она
уронила светильник, и не удержи я ее, сама бы  скатилась  бы  вместе  с  ним
вниз. Но ловя ее, я тоже выпустил из рук свой светильник, он  понесся  вниз,
подскакивая, и мы остались в полной темноте. И может быть, над нами  в  этой
тьме витало то чудовище из кошмара!
     - Будь мужественна! - воскликнул я. - О любовь моя,  будь  мужественна!
Да, подъем крут, но нам осталось уже немного; и хоть  здесь  темно,  коридор
прямой, никакие неожиданности нас здесь не подстерегают.  Если  тебе  тяжело
нести камни, брось их.
     - Ну уж нет, никогда, -  прошептала  она,  с  трудом  переводя  дух.  -
Перенести такое и потом бросить изумруды? Да я скорее умру!
     Вот  когда  мне  открылось  истинное  величие  души  этой  женщины:   в
полнейшей тьме, дрожа от пережитых ужасов и понимая, что  наша  жизнь  висит
на волоске, она прижалась ко мне и стала  подниматься  по  головокружительно
крутому коридору. Шаг, другой... мы двигались, держа друг друга за  руку,  я
чувствовал, что сердце вот-вот разорвется в груди, но  наконец  милость  или
гнев богов привели нас туда, откуда мы увидели пробившийся сквозь узкий  ход
в пирамиде слабый свет луны. Еще несколько усилий - и мы  у  выхода,  свежий
ночной ветерок овевал нам лица, точно дуновение небес. Я протиснулся  сквозь
отверстие и, стоя на груде валунов, поднял и вытащил наружу  Клеопатру.  Она
спустилась вниз, медленно сползла на землю и осталась лежать без движения.
     Я дрожащими руками нажал на выступ в поворотном камне, он  сдвинулся  и
встал на место, как будто никогда не открывал  тайный  вход  в  пирамиду.  Я
спрыгнул вниз, разбросал валуны, которые мы складывали с евнухом и  поглядел
на Клеопатру. Она лежала в глубоком обмороке, и хотя лицо  ее  было  покрыто
копотью и пылью, она была так бледна, что сначала я подумал: она  умерла.  Я