овевала себя; возле ложа стояла ее  арфа  слоновой  кости  и  столик,  а  на
столике блюдо с инжиром, два кубка и  графин  рубинового  вина.  Я  медленно
приближался сквозь мягкий приглушенный свет  к  ложу,  на  котором  во  всей
своей слепящей красоте лежала  Клеопатра,  это  чудо  света.  Да,  поистине,
никогда она не была столь прекрасна, как в ту роковую ночь. Среди  шелковых,
янтарного цвета подушек она казалась как  бы  звездой  на  золотом  закатном
небе. От ее волос  и  одежд  исходило  благоухание,  голос  звучал  чарующей
музыкой, в синих сумеречных  глазах  мерцали  и  вспыхивали  огни,  точно  в
недобрых опалах.
     И эту женщину я должен сейчас убить!
     Я медленно шел к ней, потом поклонился, но она меня  не  замечала.  Она
лежала среди шелков, и ее украшенное  драгоценностями  опахало  осеняло  ее,
точно яркое крыло парящей птицы.
     Наконец я остановился возле ложа,  и  она  подняла  на  меня  глаза,  а
страусовыми перьями прикрыла грудь, словно желая скрыть ее красоту.
     - А, это ты, мой друг? Ты пришел, - пропела она. -  Я  рада  тебе,  мне
было так одиноко. В каком печальном мире мы живем! Вокруг нас  столько  лиц,
и как же мало тех,  кого  хочется  видеть.  Что  ты  стоишь,  как  изваяние,
присядь. - И она указала своим опахалом на резное кресло  у  изножья  своего
ложа.
     Я снова поклонился и сел в кресло.
     - Я выполнил повеление царицы, - начал я, - и со всем  тщанием  и  всем
искусством,  которое  мне  подвластно,  прочел  предначертание  звезд;   вот
записи, что я составил после всех  моих  трудов.  Если  царица  позволит,  я
растолкую ей звездный гороскоп. - И я поднялся,  чтобы  склониться  над  ней
сзади и, когда она будет читать папирус, вонзить кинжал ей в спину.
     - Не  надо,  Гармахис,  -  спокойно  проговорила  она,  улыбаясь  своей
томительной, обвораживающей улыбкой. -  Не  вставай,  дай  мне  только  свои
записи. Клянусь Сераписом, твое лицо слишком красиво,  я  хочу  смотреть  на
него, не отрывая глаз!
     Она разрушила наш замысел, и мне  не  оставалось  ничего  другого,  как
отдать ей папирус, и, отдавая, я  подумал  про  себя,  что  вот  сейчас  она
начнет смотреть его, а я неожиданно брошусь на нее и убью, вонзив  кинжал  в
сердце. Она взяла папирус и при этом  коснулась  моей  руки.  Потом  сделала
вид, что читает предсказание, но сама и не  взглянула  в  него,  она  из-под
ресниц внимательно глядела на меня, я это видел.
     - Почему ты прижимаешь руку к груди? - через минуту спросила  она,  ибо
я действительно сжимал рукоять кинжала. - У тебя болит сердце?
     - Да, о царица, - прошептал я, - оно вот-вот разорвется.
     Она  ничего  не   ответила,   но   снова   притворилась,   что   читает
предсказание, хотя сама не спускала с меня глаз.
     Мысли  мои  лихорадочно  метались.  Как  совершить  это   омерзительное
преступление? Броситься  на  нее  с  кинжалом  сейчас?  Она  увидит,  начнет
кричать, бороться. Нет, надо дождаться удобного случая.
     - Так, стало быть, Гармахис, звезды нам  благоприятствуют?  -  спросила
она наконец, вероятно, просто по наитию.
     - Да, моя царица.
     - Великолепно. - И она бросила папирус на мраморный столик.  -  Значит,
барки на рассвете отплывут. Победой это  кончится  или  поражением,  но  мне
смертельно надоело плести интриги.
     - Это очень сложная схема, о царица,  -  возразил  я,  -  мне  хотелось
объяснить тебе, какие знамения я положил в основу гороскопа.
     - Нет, мой Гармахис, благодарю, не надо; мне недоели причуды звезд.  Ты
составил предсказание, мне и довольно; ты честный человек,  и,  стало  быть,
твое предсказание правдиво. Поэтому не  объясняй  мне  ничего,  давай  лучше
веселиться. Что мы будем делать? Могу сплясать тебе -  никто  не  сравниться
со  мной  в  искусстве  танца!  Но  нет,  пожалуй,  это  недостойно  царицы!
Придумала: я буду петь! - Она села на ложе, спустила ноги, притянула к  себе
арфу и несколько раз пробежала по ее струнам пальцами,  потом  запела  своим
низким, бархатным голосом прекрасную песнь любви:

                Благоуханна ночь, так тихо плещет море,
                И музыкой сердца наши полны.
                Баюкают нас волны,
                Вздыхает ветер, целуя нежно кудри.
                Ты глаз с меня не сводишь,
                Ты шепчешь: "О прекрасная!"
                И песнь любви, песнь счастья и восторга
                Летит из сердца твоего:

                "Сверкают звезды в вышине,
                Дробится свет их в глубине,
                Скользит ладья среди миров,
                И кружатся светила,
                Подвластны высшей воле.
                Подвластно высшей воле,
                Стремится твое сердце к моему.
                Лишь время неподвижно.

                Несет нас Жизнь
                Меж берегами Смерти,
                Куда - не ведаем,
                А прошлое забыто.
                Как высоко и недоступно небо,
                Как холодны глубины океана.
                Где память о любивших прежде нас?
                Моя возлюбленная, поцелуй меня!

                Как одинок наш, путь средь океана.
                Хрупка наша ладья,
                Под ней - бездонная пучина.
                О, сколько в ней надежд погребено!
                Оставь же весла,
                Не борись с волнами,
                Пусть нас несет теченье, куда хочет.
                Моя возлюбленная, поцелуй меня!"

                Меня зачаровала твоя песня.
                Вот ты умолк, а сердце -
                Сердце бьется в лад с твоим.