также знаешь, что я посвящен Исиде и что  божественный  закон  не  позволяет
мне даже думать о любви к тебе.
     - Конечно, - прервала она  меня  все  так  же  тихо  и  по-прежнему  не
отрывая глаз от пола, - конечно, я все знаю, и знаю также,  что  ты  нарушил
свои клятвы, - если не действием, то в душе,  -  они  растаяли,  как  корона
облаков в небе: Гармахис, ты любишь Клеопатру!
     - Ложь! - вскричал  я.  -  Распутница,  ты  хочешь  соблазнить  меня  и
вынудить  предать  мой  долг,  покрыть  себе  в  глазах  Египта  несмываемым
позором! Поддавшись страсти, честолюбию, а может быть, вдохновленная  жаждой
творить зло, ты  не  постыдилась  преступить  запреты,  налагаемые  девичьим
целомудрием, и призналась мне в любви! Берегись,  если  ты  зайдешь  слишком
далеко! Ты хотела, чтобы я тебе ответил? Что ж, я отвечу так же  откровенно,
как ты спросила. Хармиана, меня связывает с  тобой  только  мой  долг  перед
страной и принесенные  мной  клятвы  -  больше  ничего!  Сколько  бы  ты  ни
пыталась заворожить меня своими нежными взглядами, сердце  мое  не  забьется
быстрее. И я даже не питаю к тебе дружеских чувств, ибо  отныне  не  доверяю
тебе. Но предупреждаю тебя еще раз: берегись! Мне ты можешь вредить  сколько
тебе вздумается, но если ты посмеешь причинить хоть самое малое  зло  нашему
святому делу, знай - ты умрешь! Я все сказал. Игра кончена.
     Я был вне себе от гнева, и, слушая меня, она отступала,  отступала  все
дальше и наконец прижалась к стене и закрыла лицо руками. Но вот я умолк,  и
ее руки упали, она взглянула на меня, но лицо у нее было неподвижное, как  у
статуи,  только  огромные  глаза  горели,   точно   два   угля,   окруженные
фиолетовыми тенями.
     - Да, игра кончена, - проговорила она тихо, -  осталось  лишь  посыпать
песком арену. - Это она вспомнила, что  после  гладиаторских  боев  пролитую
кровь засыпают мелким песком. - Ну что ж, - продолжала она, - не стоит  тебе
тратить  свой  гнев  на  столь  презренное  создание.  Я  бросила  кости   и
проиграла. Vae victis! О, vae victis!прячешь в складках одежды на груди, и я  сейчас  же,  не  медля  ни  минуты,
избавлюсь от позора! Не даешь?  Тогда  хоть  выслушай  меня,  о  царственный
Гармахис: забудь слова, что я произнесла,  молю  тебя,  и  никогда  меня  не
бойся. Я так же верно, как и  прежде,  служу  тебе  и  нашему  общему  делу.
Прощай!
     ______________
     
     Она побрела прочь, цепляясь  рукой  за  стену.  А  я,  уйдя  к  себе  в
спальню, упал на ложе и застонал от муки. Увы, мы строим  планы  и  медленно
возводим дом нашей надежды, не  зная,  каких  гостей  приведет  в  этот  дом
Время. Кто, кто из нас способен предвидеть непредвиденное?
     Наконец  я  заснул,  и  всю  ночь  мне  снились  дурные  сны.  Когда  я
пробудился, в окно уже лился  свет  дня,  который  увидит  исполнение  наших
кровавых замыслов, в саду средь  пальм  радостно  заливались  птицы.  Да,  я
проснулся, и в тот же миг меня пронзило предчувствие беды, ибо  я  вспомнил,
что, прежде чем нынешний день канет в вечность, я должен буду обагрить  руки
в крови - в крови Клеопатры, которая верит мне и  считает  своим  другом!  Я
должен ее ненавидеть, почему же у меня  нет  ненависти  к  ней?  Когда-то  я
смотрел на этот акт мести и как на высокий подвиг и жаждал совершить его.  А
сейчас... сейчас... признаюсь честно: я с радостью бы  отказался  от  своего
царского  происхождения,  лишь  бы   меня   избавили   от   этой   тягостной
обязанности. Но увы, я знал, что избавления мне нет. Я  должен  испить  чашу
до дна, иначе я навек  покрою  себя  позором.  Я  чувствовал,  что  за  мной
наблюдают глаза Египта, глаза  всех  его  богов.  Я  молился  моей  небесной
матери Исиде, прося ниспослать мне сил, чтобы я мог  совершить  это  деяние,
молился с таким  жаром,  какой  никогда  не  вкладывал  в  мои  молитвы,  но
странно - она не отзывалась  на  мой  призыв.  Почему?  Что  произошло?  Кто
разорвал нить, связующую нас, как  случилось,  что  в  первый  раз  в  жизни
богиня не пожелала услышать своего любимого сына и верного слугу? Неужели  я
согрешил против нее в своем сердце? Что там такое болтала Хармиана -  что  я
люблю Клеопатру? Неужели эта моя мука - любовь? Нет,  тысячу  раз  нет!  Это
лишь естественный протест  природы  против  предательства  и  кровопролития.
Богиня просто решила испытать мои силы, или, может быть, она тоже  отвращает
свой благой животворящий лик от тех, кто замышляет убийство?
     Я встал, содрогаясь от ужаса и отчаяния, и начал заниматься делами,  но
это был как бы не  я.  Я  выучил  наизусть  все  имена  в  роковых  списках,
повторил в уме последовательность действий,  более  того,  я  даже  мысленно
составил обращение фараона к его подданным, которым  завтра  я  поражу  весь
мир.
     - Граждане Александрии и жители страны Египет,  -  так  начиналось  это
обращение, - волею богов Клеопатру из династии Македонских Лагидов  постигла
кара за ее преступления...
     Я продолжал трудиться, но делал все как бы во сне,  словно  у  меня  не
было ни воли, не желаний, а мною двигали какие-то неведомые мне силы.  Время
летело. В третьем часу пополудни я пришел, как было условлено, в дом к  дяде
Сепа - в тот самый дом, куда я впервые вступил три  месяца  назад,  вечером,
когда приплыл в  Александрию.  Там  уже  тайно  собрались  на  совет  вожди,
которые должны возглавить восставших в  Александрии;  всего  их  было  семь,
когда я вошел и двери комнаты замкнули,  они  простерлись  предо  мною  ниц,
восклицая: "Желаем здравствовать, наш фараон!" Но я  попросил  их  встать  и
сказал, что я пока не фараон, я тот самый птенец, который еще  не  вылупился
из яйца.
     - Верно, царевич, -  засмеялся  дядя,  -  но  клюв  птенца  уже  пробил
скорлупу. Если ты сегодня ночью сумеешь нанести этот удар кинжалом,  значит,
не зря Египет высиживал птенца все эти долгие годы.  Да  и  что  может  тебе
помешать? Мы идем прямо к победе, никто нас не остановит!
     - Все в воле богов, - ответствовал я.
     - Нет, - возразил он, боги поручили этот подвиг воле смертного -  твоей
воле,  Гармахис,  а  твоя  воля  непоколебима.  Смотри,  вот  еще  несколько
списков.  В  нашу  поддержку  поклялись  выступить  тридцать   одна   тысяча
вооруженных воинов, как только до них дойдет весть о смерти  Клеопатры  и  о
твоей коронации. Через пять дней все цитадели Египта будут в наших руках,  и
тогда чего нам бояться? Рим нам не  страшен,  ему  бы  разобраться  в  своих
собственных делах; к тому же мы заключим союз с триумвиратом и, если  нужно,
откупимся от него. Денег в стране  довольно,  а  если  потребуется  еще,  ты
знаешь, Гармахис, где их добыть, они хранятся в тайном месте на черный  день
для нужд Кемета, и римлянам они вовеки недоступны. Кто может  причинить  нам
зло? Никто. Возможно, в этом ненадежном городе  начнется  борьба,  возможно,
существует еще один заговор,  участники  которого  хотя  привезти  в  Египет
Арсиною и посадить на трон  ее.  Тогда  с  Александрией  придется  поступить