тайн, и все советы, которые я давал, несли лишь зло.  Я  убеждал  Клеопатру,
что нужно развлекать Антония и не позволять ему задумываться над  постигшими
их бедами, и потому она послушно топила его силы и  энергию  в  изнеживающей
роскоши и в вине. Я давал ему мои снадобья - снадобья, которые опьяняли  его
мечтами о счастье и о власти, но погружали в еще  более  глубокое  отчаяние,
когда после пробуждения наступало похмелье. Скоро он уже не  мог  спать  без
моих лекарств, а я всегда был подле него и настолько подчинил  его  ослабшую
волю своей, что  он  уже  был  не  способен  что-то  предпринять  без  моего
одобрения. Клеопатра тоже стала очень суеверна  и  постоянно  обращалась  ко
мне за помощью; я составлял ей прорицания, вернее,  лжепророчества.  Но  это
еще не все, я плел свою паутину везде, где только мог. Меня высоко  почитали
в Египте, ибо во время моего долгого  отшельничества  близ  Тапе  слава  моя
распространилась по всей стране. И потому ко мне приходили  многие  именитые
люди, желая исцелиться от какого-нибудь недуга или же зная,  как  взыскан  я
милостями Антония и царицы, ибо в те  смутные  тревожные  дни  все  пытались
выведать, что можно, как обстоят дела в стране. Со всеми с  ними  я  говорил
уклончиво, незаметно вселяя недоверие к царице,  многих  вовсе  отвратил  от
нее,  но  никто  не  мог  бы  уличить  меня  в  злонамеренных  речах   и   в
подстрекательстве к  измене.  Клеопатра  послала  меня  в  Мемфис,  чтобы  я
встретился там с верховными жрецами и с правителями и поручил им  набрать  в
Верхнем  Египте  людей  для  пополнения  войск,   которые   будут   защищать
Александрию. И я поехал туда  и  начал  говорить  перед  верховными  жрецами
таким глубоким и тонким иносказанием,  что  они  узнали  во  мне  одного  из
посвященных в сокровенные таинства древних знаний. Но никто из  них  не  мог
понять, почему я, ученый  врач  Олимпий,  вдруг  оказался  посвященным.  Они
стали окольными путями выведывать, как такое  могло  произойти,  и  тогда  я
сделал священный жест, который известен лишь членам братства и просил их  не
допытываться у меня, кто я такой, но выполнять мои повеления и не  оказывать
помощи  Клеопатре.  Нужно  заручиться  поддержкой  цезаря,  ибо  только  его
благоволение может спасти наши храмы, иначе служение богам  Кемета  навсегда
заглохнет. И вот после знамения, которое  жрецы  получили  от  божественного
Аписа,  они  обещали  мне  на  словах  заверить  Клеопатру,  что  окажут  ей
всяческую помощь, но в тайне от нее отправят посланцев к цезарю.
     Вот  почему  Египет  не  встал  на   защиту   столь   ненавистной   ему
царицы-гречанки. Из Мемфиса я вернулся в Александрию и, успокоив  Клеопатру,
сообщением, что Верхний Египет обещал ей поддержку,  продолжал  свои  тайные
козни. Жителей Александрии было очень легко в них вовлечь, недаром же  народ
наш сложил пословицу: "Ослу бы надо избавиться от хозяина, а он  лишь  хочет
сбросить свою ношу". Да, слишком жестоко их  угнетала  Клеопатра,  и  потому
они ждали римлян, как избавителей.
     А время между тем летело, и с каждым днем у  Клеопатры  оставалось  все
меньше и меньше друзей, ибо в беде наши друзья улетают, как  ласточки  перед
сезоном дождей. Но Клеопатра хранила верность Антонию, которого  по-прежнему
любила, хотя как мне стало известно, цезарь через  своего  вольноотпущенника
Тирея обещал ей, что оставит ей и ее детям прежние владения, если она  убьет
Антония  или  выдаст  его  живым.  Но  против  этого  бунтовало  ее  женское
сердце, - ибо сердца она еще не  лишилась,  -  к  тому  же  мы  с  Хармианой
всячески поддерживали этот бунт, нам во  что  бы  то  ни  стало  нужно  было
удержать его при ней, ведь если Антоний бежит или его убьют,  Клеопатра  еще
может пережить надвигающуюся бурю и остаться  царицей  Египта.  И  душа  моя
скорбела, ибо хоть  Антоний  сейчас  и  растерялся,  в  нем  еще  оставалось
довольно мужества, он был истинно великий человек; к тому же в  его  судьбе,
как в зеркале, я видел отражение собственной гибели. Разве не роднило нас  с
ним общее несчастье? Разве не та же самая  женщина  украла  у  нас  царство,
друзей, честь? Но в политических делах нет  места  жалости,  она  не  должна
совлечь меня с пути мести, по которому меня направили  высшие  силы.  Цезарь
приближался; Пелузий пал;  еще  немного  -  и  наступит  развязка.  Весть  о
падении Пелузия принесла царице и Антонию Хармиана,  когда  они  почивали  в
самое знойное время дня в покое, где был фонтан;  я  пришел  туда  вместе  с
ней.
     - Проснись! - закричала Хармиана. - Проснитесь, не время спать!  Селевк
сдал цезарю Пелузий, цезарь со своими войсками идет на Александрию!
     С уст Антония сорвалось проклятье, он вскочил с ложа  и  стиснул  рукой
плечо Клеопатры.
     - Ты  предала  меня,  клянусь  богами!  Теперь  расплачивайся  за  свою
измену! - Он выхватил из ножен меч и занес над ней.
     - Антоний, опусти свой меч! - взмолилась она. - зачем ты меня винишь  в
измене, я ничего не знала! - Она бросилась ему на  грудь  и,  рыдая,  крепко
обняла. - О повелитель мой, поверь, я ничего не знала! Возьми  жену  Селевка
и его маленьких детей, которых я держу под стражей, и отомсти. Антоний,  мой
Антоний, как можешь ты сомневаться во мне?
     Антоний швырнул меч на мраморный пол, упал на ложе,  уткнулся  лицом  в
подушки и от безысходности застонал.
     Зато Хармиана улыбнулась, ибо никто иной, как  она  тайно  посоветовала
Селевку, с которым была в доброй  дружбе,  сдаться  без  боя,  заверив,  что
Александрия сопротивляться не будет. В ту же  ночь  Клеопатра  собрала  весь
свой огромный запас  жемчуга  и  те  изумруды,  что  остались  от  сокровища
Менкаура, все золото, эбеновое дерево, слоновую кость, корицу  -  несметные,
бесценные богатства -  и  приказала  перенести  все  в  гранитный  мавзолей,
который, по египетскому обычаю, построила для  себя  на  холме  возле  храма
богини Исиды. Все эти сокровища она сложила на снопы льна, которые в  случае
надобности подожжет - пусть все погибнет в пламени,  лишь  бы  не  досталось
алчному Октавиану. И стала после этого  ночевать  в  гробнице  без  Антония,
одна, но день проводила с ним во дворце.
     Недолгое время спустя, когда цезарь со всем своим могучим  войском  уже
переправился  через  Канопский  рукав  Нила  и  подступал   к   Александрии,
Клеопатра приказала мне явиться во дворец, и я пришел  к  ней.  Она  была  в
Алебастровом Зале, одетая в свой парадный  церемониальный  наряд,  ее  глаза
горели, точно  у  безумной,  с  ней  были  Ирада  и  Хармиана,  а  также  ее
телохранители; на мраморном полу валялось несколько трупов, один  из  мужчин
был еще жив.
     - Приветствую тебя, Олимпий! - воскликнула она. - Вот зрелище,  которое
должно наполнить сердце врача радостью, - одни умерли, другие умирают!
     - Что ты делаешь, царица? - в испуге спросил я.
     - Ты спрашиваешь, что я делаю? Творю правосудие над  этими  изменниками
и преступниками,  а  заодно,  Олимпий,  знакомлюсь  с  повадками  Смерти.  Я
приказала дать этим рабам шесть разных ядов, а потом внимательно  наблюдала,
как они действуют. Вот этот - она указала на нубийца,  -  потерял  рассудок,
начал  тосковать  о  своих  родных  пустынях  и  о  матери.   Дурачок,   ему
представилось, что он опять ребенок, он звал мать и умолял ее прижать его  к