- Успокойся, Атуа, молю тебя: успокойся! Я не убивал отца,  -  увы,  он
умер сам, умер в моих объятьях!
     - Да, конечно: в твоих объятьях и проклиная  тебя,  я  в  том  уверена,
Гармахис! Ты принес смерть тому, кто дал тебе жизнь! Ах-ха! Долго я живу  на
свете, и много выпало на мою долю горя, но такого черного часа еще  не  было
в моей жизни! Никогда я не любила глядеть на мумию, но лучше  бы  мне  давно
усохнуть и покоиться в гробу! Уходи, молю тебя, уйди с моих глаз!
     - Добрая моя старая няня, не упрекай  меня!  Разве  я  и  без  того  не
довольно вынес бед?
     - Ах, да, да, я и забыла! Так что за  преступление  ты  совершил?  Тебя
сгубила женщина,  как  женщины  всегда  губили  и  будут  губить  мужчин  до
скончания века. Да еще какая это была женщина! Ах-ха!  Я  видела  ее,  такой
красавицы еще на свете не было - злые боги нарочно  сотворили  ее  людям  на
погибель! А ты совсем молоденький, да к тому же жрец, проведший всю жизнь  в
затворничестве, - от такого воспитания добра не жди, одна пагуба!  Где  тебе
было устоять против нее? Конечно, ты  сразу  попался  в  ее  сети,  что  тут
удивительного. Подойди ко мне,  Гармахис,  я  поцелую  тебя!  Разве  женщина
может осудить мужчину за то, что он потерял голову от любви? Такова уж  наша
природа, а Природа знает, что делает, иначе  сотворила  бы  нас  другими.  С
нами здесь случилась беда похуже, вот это уж беда так беда!  Знаешь  ли  ты,
что  твоя  царица-гречанка  отобрала  у  храма  земли  и  доходы,  разогнала
жрецов - всех, кроме нашего божественного Аменемхета, который  теперь  лежит
здесь мертвый, его она пощадила неведомо почему; мало  того:  она  запретила
служить в этих стенах нашим великим богам. А теперь и Аменемхета  не  стало!
Скончался наш Амснемхет! Что ж, он вступил  в  сияние  Осириса,  и  ему  там
лучше, ибо жизнь его здесь, на земле, была невыносимым бременем. Слушай  же,
Гармахис, что я тебе скажу: он не оставил тебя  нищим;  как  только  заговор
был обезглавлен, он собрал все свои богатства, а они немалые, и спрятал  их,
я покажу тебе тайник, - они по праву должны перейти  к  тебе,  ведь  ты  его
единственный сын.
     - Атуа, не надо говорить мне о богатствах. Куда мне деться, где  скрыть
свой позор?
     - Да, да, ты прав; здесь тебе нельзя оставаться, тебя  могут  найти,  и
если найдут, то ты умрешь страшной смертью  -  тебя  удушат  в  просмоленном
мешке. Не бойся, я тебя спрячу, а после погребальных церемоний  и  плача  по
божественному Аменемхету мы  тайно  уедем  отсюда  и  будем  жить  вдали  от
людских глаз, пока  эти  несчастья  не  забудутся.  Ах-ха!  Печален  мир,  в
котором мы живем, и бед в нем не счесть, как жуков в нильском иле. Идем  же,
Гармахис, идем!


                                 Глава III,
                         повествующая о жизни того,
                     кто стал известен всем под именем
                        ученого затворника Олимпия,
                      в усыпальнице арфистов гробницы
                             Рамсеса близ Тапе;
                    о вести, что прислала ему Хармиана;
                   о советах, которые он давал Клеопатре;
                   и о возвращении Олимпия в Александрию

     И вот что произошло потом. Восемьдесят дней прятала меня  старая  Атуа,
пока искуснейшие из бальзамировщиков  готовили  труп  моего  отца,  царевича
Аменемхета, к погребению. И когда наконец все  предписанные  законом  обряды
были соблюдены, я тайно выбрался из своего  убежища  и  совершил  приношения
духу моего отца, возложил ему на грудь венок из лотосов и в  великой  скорби
удалился. А назавтра я увидел с  того  места,  где  лежал,  затаившись,  как
собрались жрецы храма Осириса и  святилища  Исиды,  как  медленно  двинулась
печальная процессия к священному озеру, неся расписанный  цветными  красками
гроб отца, как опустили его в солнечную ладью  с  навесом.  Жрецы  совершили
символический ритуал суда над мертвым и провозгласили  отца  справедливейшим
и достойнейшим среди  людей,  потом  понесли  его  в  глубокую  усыпальницу,
вырубленную в скалах неподелку от могилы всеблагого Осириса, чтобы  положить
рядом с моей матерью, которая уже много лет покоилась там, - надеюсь, что  и
я, невзирая на все свершенное мной зло, скоро тоже упокоюсь рядом с ними.  И
когда отца похоронили и запечатали вход  в  глубокую  гробницу,  мы  с  Атуа
извлекли  из  тайника  сокровища  отца,  надежно  их  укрыли,  я  переоделся
паломником и вместе со старой Атуа поплыл по  Нилу  в  Тапе;огромном городе, мы поселились, и  я  стал  искать  место,  куда  мне  будет
безопасно удалиться и жить в уединении.
     ______________
     
     Такое место я наконец нашел.  К  северу  от  города  возвышаются  среди
раскаленной солнцем пустыни бурые крутые скалы, и здесь, в этих  безотрадных
ущельях, мои предки - божественные фараоны -  приказывали  высекать  себе  в
толще  скал  гробницы,  большая  часть  которых  и  по  сей  день  никем  на
обнаружена, так хитро маскировали вход в них. Но  есть  и  такие,  что  были
найдены, в них  проникли  окаянные  персы  и  просто  воры,  которые  искали
спрятанные сокровища. И вот однажды ночью - ибо я  не  осмеливался  покинуть
свое убежище при свете дня, - когда небо над зубцами скал начало  сереть,  я
вступил один в эту печальную долину  смерти,  подобной  которой  нет  больше
нигде на свете, и недолгое время спустя  приблизился  к  входу  в  гробницу,
спрятанному  в  складках  скал,  где,  как  я  потом  узнал,  был  похоронен
божественный Рамсес, третий фараон, носящий это имя, давно  вкушающий  покой
в царстве Осириса. В слабом свете зари, пробившемся сквозь  ход,  я  увидел,
что там, внутри, - просторное помещение и дальше много разных камер.
     Поэтому на следующую ночь  я  вернулся  со  светильниками,  и  со  мной
пришла моя старая няня Атуа,  которая  преданно  служила  мне  всю  жизнь  с
младенчества, когда я, беспомощный и несмышленый, еще лежал в  колыбели.  Мы
осмотрели величественную гробницу и наконец вошли в огромный зал, где  стоит
гранитный саркофаг с  мумией  божественного  Рамсеса,  который  много  веков
почивает в нем; на стенах начертаны мистические знаки; змея,  кусающая  себя
за хвост, - символ вечности; Ра, покоящийся на скарабее; Нут, рождающая  Ра;
иероглифы  в  виде  безголовых  человечков  и  много,  много  других  тайных
символов, которые я легко прочел, ибо принадлежу  к  числу  посвященных.  От
длинной наклонной галереи отходит несколько камер с  прекрасными  настенными
росписями.  Под   полом   каждой   камеры   могила   человека,   о   котором
рассказывается в сценах росписей на стенах -  знаменитого  мастера  в  своем
искусстве  или  ремесле,  которым  он  славил  со  своими  помощниками   дом