к Клеопатре и выдала  тебя  и  всех,  кто  тебя  поддерживал,  предала  наше
священное дело и тем навлекла на себя вечный позор и скорбь! Я  ей  сказала,
что нашла записку, которую ты уронил, и в ней прочитала о заговоре.
     Я молчал, лишь тяжело перевел дух; она печально  поглядела  на  меня  и
продолжала:
     - Когда Клеопатра поняла, как могуществен и разветвлен по  всей  стране
заговор и как глубоко уходят его  корни,  она  очень  испугалась  и  сначала
хотела бежать в Саис или тайно пробраться на судно и плыть на Кипр, но я  ее
убедила, что ее поймают по дороге заговорщики. Тогда она  решила,  что  тебя
надо заколоть в ее покоях, и я оставила  ее  в  этом  намерении,  ибо  в  ту
минуту жаждала твоей смерти - да, Гармахис, я плакала бы потом всю жизнь  на
твоей могиле, но я обрекла тебя на смерть. Погоди, что я сейчас сказала?  Ах
да: месть, подобно  стреле,  может  поразить  того,  кто  ее  выпустил.  Так
случилось со мной, ибо, когда я вышла  от  Клеопатры,  она  придумала  более
коварный план. Она сообразила, что  убив  тебя,  вызовет  лишь  еще  большую
ярость восставших, и испугалась; но если она привяжет тебя к себе, вселит  в
народ сомнение, а  потом  объявит,  что  ты  предал  своих  соратников,  она
подрубит корни заговора, и  он  зачахнет,  как  бы  ни  был  могуч  заговор,
никогда нет уверенности, что он победит, и вот она  сделала  ставку  на  его
поражение - нужно ли мне продолжать? Как она тебя победила - ты знаешь  сам,
Гармахис, и стрела мести, которую я выпустила, вонзилась  в  меня.  Утром  я
узнала, что  совершила  преступление  напрасно,  что  за  мое  предательство
поплатился жизнью бедняга Павел; что я  погубила  дело,  которому  поклялась
служить, и собственными руками отдала человека, которого  люблю,  в  объятья
этой распутницы.
     Она низко опустила  голову,  но  я  по-прежнему  молчал,  и  она  снова
заговорила:
     - Я расскажу о всех моих преступлениях, Гармахис,  и  приму  наказание,
которое заслужила. Теперь ты знаешь, как все произошло. В  сердце  Клеопатры
уже зародилась любовь  к  тебе,  и  она  почти  решила  сделать  тебя  своим
супругом и разделить с тобою  трон.  Ради  этой  зародившейся  любви  она  и
пощадила жизнь тех, кто, как ей стало  известно,  был  замешан  в  заговоре,
надеясь, что,  если  она  сочетается  с  тобою  браком,  она  с  их  помощью
привлечет на свою сторону  самых  знатных  и  влиятельных  египтян,  которые
ненавидят ее так же, как и всех Птолемеев. И тут она снова  поймала  тебя  в
ловушку, и ты в своей великой глупости  открыл  ей  тайну  древних  сокровищ
Египта, которые она  сейчас  бросает  на  ветер,  желая  вызвать  восхищение
сластолюбивого Антония; отдам ей справедливость: она  в  то  время  искренне
хотела выполнить свою клятву и стать твоей супругой. Но в  тот  день,  когда
Деллий должен был прийти за ответом, она призвала меня к себе  и,  рассказав
мне все, ибо  ценит  мой  ум  чрезвычайно  высоко,  спросила  моего  совета:
объявить ли ей войну Антонию и разделить  трон  с  тобой  или  выбросить  из
головы мысль о войне и о тебе и плыть к Антонию? И я -  измерь  всю  тяжесть
моего преступления - я, истерзанная ревностью, взбунтовалась при мысли,  что
она станет твоей женой, а ты - ее любящим супругом, и я буду  свидетельницей
вашего счастья; так вот, я ей сказала, что надо непременно плыть к  Антонию,
прекрасно зная - ибо у меня была беседа с Деллием, - что, если она  поплывет
в Тарс, влюбчивый Антоний упадет к ее ногам, как спелое яблоко, и так все  и
случилось. Только что я показала тебе последнюю сцену  в  поставленном  мною
представлении. Антоний влюбился в Клеопатру, Клеопатра влюбилась в  Антония,
а ты лишился всего,  жизнь  твоя  висит  на  волоске,  я  тоже  получила  по
заслугам: сегодня нет на свете женщины  несчастнее  меня.  Когда  я  увидела
сейчас, как разбилось твое  сердце,  вместе  с  твоим  разбилось  и  мое,  я
почувствовала, что больше не могу нести бремя содеянного  мной  зла,  что  я
должна покаяться в нем и принять наказание.
     Мне больше нечего сказать, Гармахис; могу  только  поблагодарить  тебя,
что ты проявил милосердие и выслушал меня. Движимая великой любовью к  тебе,
я причинила тебе зло,  за  которое  буду  расплачиваться  всю  жизнь  и  всю
нескончаемую вечность после смерти! Я погубила тебя, погубила Кемет, и  себя
я тоже погубила! И пусть я за это  приму  смерть!  Убей  меня,  Гармахис,  -
какое счастье умереть от твоей руки, я поцелую несущий смерть  клинок.  Убей
меня и иди, спасайся, ибо, если ты не убьешь меня, я сама избавлюсь от  этой
постылой жизни! - И она бросилась передо мной на колени и откинулась  назад,
чтобы мне было легче вонзить кинжал в ее прелестную грудь. И  я  в  затмении
ярости занес его над  ней,  ибо  вдруг  вспомнил,  с  каким  презреньем  эта
женщина, навлекшая на меня бесславие, язвила и оскорбляла меня, когда я  уже
пал. Но трудно убить красивую женщину, а ведь  Хармиана  к  тому  же  дважды
спасла мне жизнь.
     - О женщина! Бесстыдная женщина! - вырвалось у меня.  -  Встань,  я  не
убью тебя. Мне ли судить тебя за твое преступление, ведь  я  сам  повинен  в
таком зле, что нет на свете кары, достаточно суровой для меня.
     - Убей меня, Гармахис! - простонала она. - Убей меня, или я  сама  себя
убью! Бремя моей вины непомерно тяжело, мне его  не  вынести!  Не  будь  так
равнодушен и жесток! Прокляни меня и убей!
     - Что ты мне недавно  говорила,  Хармиана,  о  севе  и  о  жатве?  Боги
запрещают тебе убивать себя, и боги запрещают  мне  такому  же  преступнику,
как ты, убить тебя, потому что на преступление меня толкнула ты. Ты  посеяла
семена зла,  собирай  же  теперь  кровавую  жатву.  Ничтожная  женщина,  чья
беспощадная ревность навлекла такие беды на меня и на наш  Египет,  -  живи!
Живи и собирай всю жизнь  горькие  плоды  зла!  Пусть  ночь  за  ночью  тебя
преследуют во сне видения разгневанных богов, чья месть ожидает  и  тебя,  и
меня в их мрачном Аменти! Пусть день за днем  тебя  терзают  воспоминания  о
человеке, которого твоя свирепая любовь ввергла в позор  и  погубила,  гляди
же каждый день на Кемет, который стал добычей ненасытной Клеопатры  и  рабом
этого сластолюбивого римлянина Антония.
     - О Гармахис, не говори со мною так жестоко! Твои слова ранят  больнее,
чем твой кинжал, и  эти  раны  смертельны,  моя  смерть  будет  медленной  и
нескончаемой агонией. Послушай, Гармахис!  -  Она  вцепилась  в  мое  платье
руками. - Когда ты был недосягаемо высоко и  в  твоих  руках  была  огромная
власть, ты меня  отверг.  Не  отвергай  же  меня  сейчас,  после  того,  как
Клеопатра отринула тебя, когда ты  беден,  опозорен  и  бесприютен!  Ведь  я
по-прежнему красива и вся моя жизнь - в тебе. Позволь же мне бежать с  тобой
и искупить свою  вину  беззаветной  любовью,  ибо  я  буду  любить  тебя  до
последнего дыхания. Может быть, я прошу слишком многого, тогда  позволь  мне
быть твоей сестрой, твоей  служанкой,  твоей  рабыней,  позволь  мне  просто
видеть твое лицо, делить твои тревоги, беды, прислуживать тебе.  Молю  тебя,
Гармахис, возьми меня с собой, я вынесу все тяготы, ничто меня не  испугает,
и только смерть  отторгнет  меня  от  тебя.  Я  верю,  что  любовь,  которая
столкнула меня в бездну и заставила увлечь за  собой  и  тебя,  поможет  мне
подняться столь же высоко, сколь низко я пала, и ты -  ты  тоже  вознесешься