своей груди и защитить от тьмы, которая к нему подкрадывается.  Грек  кричал
и кричал, пока не умер. А вот этот трус лил слезы, молил сжалиться над  ним,
спасти от смерти. Египтянин - видишь, он  еще  жив  и  стонет,  -  выпил  яд
первым, причем мне клялись, что это самый  сильный  яд,  и  представляешь  -
презренный так пламенно любит жизнь, что никак не может  с  ней  расстаться!
Смотри, он все пытается извергнуть из себя яд; я дала рабу второй  кубок,  а
ему все мало. Сколько же надо, чтобы его убить,  -  бочку?  Глупец,  глупец,
неужто ты не знаешь, что  только  в  смерти  мы  обретаем  покой?  Перестань
цепляться за жизнь, тебя ждет отдохновение. -  И  едва  она  произнесла  эти
слова, несчастный пронзительно вскрикнул и испустил дух.
     - Ну вот, наконец-то фарс кончился! - воскликнула она.  -  Я  втолкнула
этих рабов в царство радости через разные ворота. Убрать! - И  она  хлопнула
в ладоши. Но когда слуги унесли трупы, она приблизилась ко  мне  и  вот  что
сказала: - Олимпий, ты предсказываешь нам счастливый исход,  но  я-то  знаю:
конец наш близок. Цезарь победит,  я  и  мой  повелитель  Антоний  обречены.
Драма земной жизни сыграна, и я должна покинуть сцену как  подобает  царице.
Мне надо подготовиться, и потому я испытывала сейчас действие  этих  ядов  -
ведь скоро мне самой придется пережить все те страдания, которым  я  сегодня
подвергла злосчастных слуг.  Эти  зелья  мне  не  подходят:  одни  причиняют
слишком мучительную боль, отторгая душу от тела, другие  убивают  невыносимо
медленно. Но ты искусен в приготовлении смертельных  ядов.  Составь  же  мне
такой, чтобы погасил мою жизнь мгновенно и без боли.
     В мое опустошенное горем сердце хлынуло торжество: теперь я  знал,  что
эта обреченная женщина погибнет от моей руки  и  что  моей  рукой  свершится
правосудие богов.
     - Повеление, достойное царицы, о  Клеопатра!  -  ответил  я.  -  Смерть
исцелит твои недуги, а я сделаю тебе вино, ты его выпьешь, и  Смерть  тотчас
же примет тебя в объятья, точно любящая мать, и уплывет с тобою в море  сна,
от которого ты никогда уже на  этой  земле  не  пробудишься.  О  царица,  не
страшись Смерти: Смерть сулит надежду, и я уверен, что ты  предстанешь  пред
грозным судом богов безгрешной и с чистым сердцем.
     Она содрогнулась.
     - А если сердце не вполне чисто, скажи  мне,  о  таинственный  Олимпий,
что ждет меня тогда? Но нет, я не боюсь богов! Ведь  если  карающие  боги  -
мужчины, я сумею их победить. Я была царица в жизни,  останусь  ей  вовек  и
после смерти.
     В  тот  миг  у  дворцовых  ворот  раздался  громкий  шум,   послышались
радостные клики.
     - Что там такое? - спросила она, быстро вставая с ложа.
     - Победа! Победа! - ширился крик. - Антоний победил!
     Она как птица полетела навстречу ему, длинные волосы  подхватил  ветер.
Я устремился за ней, но так быстро бежать не мог,  я  миновал  тронный  зал,
дворцовый двор, вон  наконец  ворота.  В  них  как  раз  въезжал  Антоний  с
ликующей улыбкой,  в  сверкающих  римских  доспехах.  Увидев  Клеопатру,  он
спрыгнул с коня и, как был, в полном боевом снаряжении, прижал ее к груди.
     - Рассказывай скорее! - воскликнула она. - Ты разбил цезаря?
     - Нет, не совсем, моя египтянка, но мы отогнали его  конницу  к  самому
лагерю, а это добрый знак, теперь уж  мы  не  отступим  -  недаром  я  люблю
пословицу: "Славное начало - славный конец". Но это еще  не  все,  я  вызвал
цезаря на поединок, и если он со мною встретится лицом к лицу  с  оружием  в
руках, то мир увидит, кто сильнее - Антоний или Октавиан.
     Его слова потонули в ликующих криках,  но  в  это  время  мы  услышали:
"Посланец цезаря!"
     Гонец вошел, и  низко  поклонившись,  протянул  Антонию  письмо,  снова
отдал поклон и удалился. Клеопатра выхватила письмо из рук Антония,  сорвала
шелковый шнурок и вслух прочла:
     - "Цезарь - Антонию.
     Приветствую тебя. Вот мой ответ на твой вызов: неужели Антоний  не  мог
придумать более достойной смерти, чем от меча цезаря? Прощай!"
     Больше не раздалось ни одного радостного возгласа.


     Настал вечер, Антоний пировал с друзьями, которые сегодня так  искренне
скорбели о его поражениях, а завтра им предстояло его предать. Незадолго  до
полуночи он вышел  к  собравшимся  перед  дворцом  военачальникам  легионов,
конницы и флота, среди которых был и я.
     Они  окружили  его,  а  он  снял  шлем  и,   озаренный   светом   луны,
торжественно заговорил:
     - Друзья, соратники, хранящие  мне  верность,  к  вам  обращаюсь  я!  Я
столько раз вас приводил к  победе,  а  завтра  вы,  может  быть,  бесславно
ляжете навеки в немую землю. Вот  что  мы  решили:  довольно  нам  плыть  по
течению войны, мы ринемся навстречу волнам  и  вырвем  из  рук  врага  венец
победителя, а если судьба того не  пожелает,  пойдем  на  дно.  Если  вы  не
оставите меня, не предадите свою честь, у вас есть еще надежда занять  места
по правую руку от меня в римском Капитолии, и все будут с  завистью  взирать
на вас. Но если вы сейчас измените мне  и  Антоний  проиграет  -  проиграете
вместе с ним и вы. Да, много крови прольется в завтрашнем  сраженье,  но  мы
столько раз одерживали верх и над более грозным  противником,  мы  разметали
войско за войском, точно пески пустыни, ни один враг  не  мог  противостоять
натиску наших победоносных легионов, и солнце еще не успевало  сесть,  а  мы
уже делили отнятые у царей богатства. Чего же нам бояться теперь?  Да,  наши
союзники бежали, но ведь наша армия не слабее цезаревой!  И  если  мы  будем
биться столь же  доблестно,  клянусь  вам  моим  словом  императора:  завтра
вечером я украшу Канопские ворота головами Октавиана и его военачальников!
     Да, да, ликуйте!  Как  я  люблю  эти  воинственные  клики,  они  словно
вырываются из сердец, объединенных преданностью Антонию, разве  их  сравнишь
со звуками фанфар, которым все равно, в чью  славу  трубить  -  Антония  ли,
Цезаря.  Но  довольно,  друзья,  сейчас  поговорим  тихо,  как  над  могилой
дорогого нам усопшего. Слушайте же:  если  Фортуна  все-таки  отвернется  от
меня, если солдат Антоний  не  сможет  одолеть  напавших  на  него  и  умрет
смертью солдата, оставив вас скорбеть о том, кто был  всегда  вашим  другом,
я, по суровому  обычаю  воинов,  сейчас  объявлю  вам  мою  волю  и  завещаю
выполнить ее. Вы знаете, где спрятаны мои сокровища.  Возьмите  их,  любимые
друзья, и честно разделите между собой на память об Антонии. Потом  идите  к
Цезарю и так ему скажите: "Мертвый Антоний приветствует живого цезаря  и  во
имя прежней дружбы и в память о тех боях, когда вы с  ним  сражались  рядом,
за одно и то же дело, просит проявить великодушие к  тем,  кто  остался  ему
верен до конца, и не отнимать его даров".
     Я не могу сдержать слез, но вам не подобает плакать. Перестаньте,  ведь
это слабость, ведь вы мужчины! Мы все умрем,  и  смерть  была  бы  счастьем,