Вены через Швейцарию и Францию, сделал остановку в Базеле, и на следующий день
садился в спальный вагон. Поскольку мой сосед по купе уже спал, я разделся в
полутьме. Когда я собирался лезть на верхнюю полку, с подушки внизу
приподнялась взъерошенная голова и почти крикнула на меня: "Вы профессор
Хайек!". Прежде чем я сумел сообразить, что это был Виттгенштейн, и что-либо
ответить, он опять отвернулся к стене.
 Когда я проснулся утром, его уже не было, думаю, что он ушел в
вагон-ресторан. Когда я вернулся в купе, он был погружен в детективный роман и
явно не желал разговаривать. Это длилось, пока он не дочитал своей книжки.
Затем он втянул меня в очень оживленный разговор, который начал со своих
впечатлениях о русских в Вене, и было видно, что этот опыт потряс его до
глубины и разрушил издавна лелеемые иллюзии. Постепенно мы перешли к более
общим вопросам моральной философии, но к тому времени, когда разговор стал по
настоящему интересен, мы прибыли в порт (кажется, в Булонь). Виттгенштейну
очень хотелось продолжить разговор, и он даже заявил, что мы к нему вернемся
на борту.
 Но там я просто не сумел его найти. Либо раскаялся, что так сильно увлекся
беседой, либо убедился, что, в конце концов, я самый обычный филистер -- не
знаю. Как бы то ни было, больше я его никогда не видел.


Глава восемь. Историки и будущее Европы



Доклад на заседании Политического общества в Королевском колледже
Кембриджского университета, 28 февраля 1944 года. Председательствовал сэр Джон
Клепхем. Впервые опубликовано в Studies in Philosophy, Politics and Economics
(London: Routledge & Kegan Paul; Chicago, University of Chicago Press ;
Toronto: University of Toronto Press,1967), pp. 135--147. -- амер. изд.
-------------------------------------------------------------------------------

Сможем ли мы заново отстроить нечто вроде общей европейской цивилизации после
этой войны, будет зависеть, главным образом, от того, что случится в первые
послевоенные годы. Возможно, что события, которыми будет сопровождаться
крушение Германии, породят такую разруху, что вся Центральная Европа на целые
поколения, а может и навсегда выйдет из орбиты европейской цивилизации. Мало
вероятно, что если все так и произойдет, то дело ограничится только
Центральной Европой; а если варварство станет судьбой всей Европы, то мало
вероятно, что эта страна убережется от последствий, даже если в будущем
суждено возникнуть новой цивилизации. Будущее Англии связано с будущим Европы;
и нравится нам это или нет, будущее Европы будет определено тем, что случится
с Германией. Наши усилия должны быть направлены, по крайней мере, на то, чтобы
вернуть Германию к ценностям, на которых была построена европейская
цивилизация, и которые одни могут создать основу, от которой мы сможем
двинуться к реализации направляющих нас идеалов.
 Прежде чем обсудить, что мы в состоянии сделать для этого, попытаемся
набросать реалистическую картину той интеллектуальной и моральной ситуации,
которую нам следует ожидать в пораженной Германии. По настоящему бесспорно
лишь то, что даже после победы не в нашей власти будет заставить побежденных
мыслить так, как нам хотелось бы; мы сможем лишь помогать желательному
развитию, и любые бестактные попытки обращения в свою веру вполне смогут
породить результаты, обратные желаемым. До сих пор приходится сталкиваться с
двумя крайними взглядами, в равной степени наивными и вводящими в заблуждение:
с одной стороны, что все немцы в равной степени развращены, и что только
руководимое извне образование всего нового поколения способно их изменить; с
другой стороны, что массы немцев, как только их освободят от нынешних господ,
быстро и с готовностью примут политические и моральные взгляды, схожие с
нашими собственными. Ситуация, конечно же, будет гораздо более сложной, чем
предполагается этими воззрениями. Почти наверное, мы обнаружим моральную и
интеллектуальную пустыню, обильную оазисами, в том числе и весьма изысканными,
но почти полностью изолированными друг от друга. Господствующей чертой будет
отсутствие какой-либо общей традиции -- если не считать оппозицию нацизму, а
может быть и коммунизму, и каких-либо общих верований; мы найдем великое
разочарование во всем, что достижимо с помощью политических действий. По
крайней мере вначале, благая воля будет в избытке; но во всем будет проступать
бессилие благих намерений, лишенных объединяющего элемента тех общих моральных
и политических традиций, которые мы воспринимаем как нечто данное, но которые
полный отрыв Германии от мира на дюжину лет разрушил полностью, с такой
тщательностью, которую мало кто в этой стране может вообразить.
 С другой стороны, следует быть готовыми не только к встрече с необычайно
высоким интеллектуальным уровнем в некоторых сохранившихся оазисах, но и к
тому, что многие немцы узнали нечто, чего мы еще не понимаем, что некоторые
наши концепции покажутся их отточенному опытом разуму чрезмерно наивными и
simplisite. Нацистский режим стеснил дискуссии, но не остановил их вовсе; я
увидел на примере нескольких немецких работ военного времени (и это подтвердил
полученный мною недавно полный перечень опубликованных в Германии книг), что в
военное время академический уровень обсуждения социальных и политических
проблем был, по крайней мере, не ниже, чем в этой стране -- может быть потому,
что лучшие немцы были исключены, или сами исключили себя, из непосредственного
участия в военных усилиях.
 Именно на такого рода немцев, которых достаточно много -- если сравнить с
числом независимо мыслящих людей в любой стране, мы должны надеяться, им мы
должны оказывать всяческую поддержку. Самой трудной и деликатной задачей будет
найти и помогать им, не дискредитируя их одновременно в глазах остальных.
Чтобы эти люди смогли сделать свои взгляды преобладающими, им потребуется
некая моральная и материальная помощь извне. Но почти в той же мере им
потребуется защита от благонамеренных, но непродуманных попыток использовать
их на пользу правительственной машины, которую установят победители. Притом
что, скорее всего, они будут жаждать восстановления прежних связей и будут
стараться о доброжелательности со стороны тех лиц в других странах, с которыми
их соединяют общие идеалы, они вполне обоснованно будут противиться тому,
чтобы в какой-либо форме стать инструментом правительственного аппарата
победителей. Пока не будут созданы условия, чтобы могли встретиться как равные
лица, разделяющие некоторые основные идеалы, мало надежд на восстановление
такого рода контактов. Но еще в течение долгого времени такие возможности
будут возникать только по инициативе с нашей стороны. И мне представляется
определенным, что эти усилия смогут стать плодотворными только в том случае,
если они будут исходить от частных лиц, а не от правительственных агентств.
 Международные контакты между отдельными лицами и группами могут быть